АРКАДИЙ БЛИНОВ

ОПУСЫ РАЗНЫХ ЛЕТ

1950-2008

РАССКАЗЫ О ГОРАХ

На всем Кавказе существует лишь две вершины: Дыхтау, в том виде, в каком она предстает взору путешественника, карабкающегося по крутым склонам Каргашильского хребта, и

Тихтенген, его Северо-восточный фас. Остальное должно исчезнуть, ибо оно –

безобразно.

Я не понимаю, с чего начать, какими словами, подскажите. Ученик такой-то, мне кажется, лучше всего начать словами: и вот.

Саша Соколов. Школа для дураков.

И вот я приехал в Нальчик. Раннее утро – шестой час. Но привокзальная площадь оживлена: быстро формируются группы туристов и альпинистов по местам "попадания", отъзжают машины. Я одинок: никто не едет в Безенги. Неожиданно кто-то из водителей показывает на машину а/л "Уллутау". Подхожу – и меня везут в известный дом на ул.Чайковского (бесплатно). Над Нальчиком восходит жаркое солнце, а здесь прохладно. Я в офисе у Бори (он ведет дела а/л Уллутау). Боря сообщает, что пропуск моей дочери Алине он оформил, но мне, как выясняется – нет. Значит, придется этим заниматься. Боря сообщает также, что в 2 часа в Безенги едут какие-то автобусы.

Постепенно оказываюсь в другой комнате. Здесь, помимо каких-то женщин, два человека, примерно в таком же положении как и я. Один (тут я вижу, что этот человек ехал со мной в одном поезде) охотно рассказывает о своей предстоящей поездке. Ехать в Приэльбрусье он должен вместе чуть ли не c командующим погранвойсками всего Кавказа. Впрочем, может он поедет и в Безенги – он еще не решил.1 Меня тем временем захватывает его сын – симпатичный мальчишка лет 13 – сыграть с ним в шашки. Настроение хорошее: есть проблемы, но достаточно чуть-чуть потянуть носом, и услышишь запах приключений, которые вот-вот начнутся, и так же быстро кончатся, наверное, но хватит их на весь год...

Второй из моих возможных попутчиков – Алексей – скромно жмется у порога комнаты. На вид ему пятьдесят, чуть-чуть лысоват, роста небольшого, одет в скромненький тренировочный костюм. Постепенно оказывается, что с ним-то мне и по пути. Сергей тем временем откладывает выбор между Безенги и Приэльбрусьем до лучших времен и направляет свои стопы на базар – за арбузом.

В этом пункте мы с Алексеем осознаем себя попутчиками. По дороге выясняется, что Алексей уже имеет опыт получения пропуска в Нальчике и знает местонахождение погранотряда (опять мне везет!). Выясняется также, что Алексей – альпинист2, и здесь – с дочерью. Заезжаем за ней на автовокзал, и в конце концов оказываемся перед КПП погранотряда. Здесь весьма оживленно: туристы и альпинисты, подчас весьма экзотичные на вид, хотят того же – пропуска. Кругом суета и суматоха. Заявление все пишут прямо здесь же, по образцу, устно сообщенному вышедшим к народу офицером. Ручка одна на двоих у меня с Алексеем есть, но где взять бумаги? Из КПП появляется весьма красивая женщина-пограничник в звании прапорщика. Прошу ее о бумаге, и минут через 15, когда я успел о ней забыть, прапорщица появляется с бумагой качества HP LJ как минимум, которую я с благодарностью принимаю, но Алексей уже успел где-то раздобыть необходимое для себя и для меня количество листков пожелтевшего папира.

Среди получающих пропуск – два румына цветущего евровида. Им хуже всего: к ним самые жесткие требования – раз, они ни бельмеса по-русски – два. В надежде на помощь

1С.Минделевич, Москва. Главный редактор газеты "Вольный ветер".2 Алексей Яковенко, Краснодар. В его активе два восьмитысячника: Эверест по Северной стене 1998 и Макалу по классическому маршруту 2000. Основная же профессия – хирург.

бросаются ко всем вокруг. Имею неосторожность заговорить с ними, и тут понимаю, что совершил ошибку. Суют мне какие-то листки – свои жалкие документы. Что я в этом понимаю? Слава Богу, подъезжает еще кто-то. Я потихоньку отъезжаю в тень, но успеваю разглядеть рисунки, которые они показывают, – собираются на Шхельду. Алексей не без некоторого злорадства хихикает: посмотрим, как они будут выглядеть, когда только до склона доберутся.

В конце концов мы снова на Чайковского! Два ПАЗика постепенно наполняются какими-то людьми. На вопрос водителя, кто мы, "простодушно" ссылаюсь на Борю. Втроем компактно впихиваемся на кормовую скамейку второго автобуса и, наконец, трогаемся.

Алексей с дочерью выходят в с.Безенги, где тогда проживала судейская бригада очного первенства России в скальном классе. Это их конечный пункт.

Поехали дальше. Я пересел вперед и рассмотрел народ. Это были рязанские альпинисты. Ребята все молодые. Четыре девушки – весьма привлекательной наружности (до того мне почему-то казалось, что все рязанки должны быть сугубо некрасивые). Впереди меня сидел алльпинист достаточно молодой, но постарше всех остальных. Он, как выяснилось в разговоре, был доктор ф-м. наук в каком-то радиотехническом институте в Рязани и уже профессор. Лицом ко мне на самом переднем сиденье сидел руководитель группы – лет 30. Профессор и руководитель несколько раз предлагали мне выпить (как-то незаметно явилась бутылка и проделывала неторопливые круги среди желающих. Пили, впрочем, немногие). Я отнекивался, но, наконец, появился жирный мясной хычин. На очередное усиленное предложение я уже не смог ответить отказом, и в последний момент согласился: "Так давай уж и водку!".

Подкатили к погранзаставе. Оказалось, что часовой, стоявший на посту, из Рязанской области. Профессор обласкал его как мог, но смог передать ему только сигареты: от денег тот отказался, сказав, что все равно дембеля отнимут.

Узнав, что я иду один, профессор обеспокоился за меня, и даже предлагал поменять планы и ехать с ними в Безенги с тем, чтобы примкнуть к их группе. Мне пришлось его убеждать, что я опытный "солист" и со мной ничего не случится. Он, однако, сказал, что за 8 дней, как я его уверяю, я, конечно, не дойду. Расстались очень тепло.

Я вышел из автобуса перед мостом (вся поездка оказалась бесплатной), за 1 км до альплагеря. С одной стороны, внизу, ревел мутный ледяной поток, с другой круто вверх уходил травянистый склон. Смеркалось. Было 7 вечера. Я решил подняться немного, найти место и встать. Долго пришлось искать хоть сколько-нибудь горизонтальную площадку. Потом долог был путь до воды. Уже в сумерках увидел идущих вниз людей. Пошел навстречу. Перебросился всего двумя словами, ничего толком не узнав. Вид у них был измотанный, рюкзаки свисали как-то криво, по всему было видно, что ребята вымотались. Это были безенгийцы, спускавшиеся с Трапеции.

И был вечер, и было утро: день один.

Бытие, 1:5.

Этот день был физически тяжел. Крутой травянистый склон, лишь изредка – мелкие камушки под ногами. Изнурительный подъем. Все жду ручья слева, но его все нет и нет. Наконец, слева на травянистых гребнях появляются коричневые скальные выходы. Перехожу через них, иногда приходится быть осторожным и совсем замедляться, но воды все нет и нет. Наконец, оказываюсь на борту узкого с крутыми скально-травянистыми склонами ущелья. Там, внизу, наверняка есть вода (слышен шум) но спускаться туда уже нет сил. К тому же, там негде стоять, и уже совсем сумерки. Решаю, не ставя палатку, лечь где-то здесь среди камней, благо небо ясное.

Наконец, когда все готово – спальник между камней постелен, вода принесена (долгое предприятие вниз-вверх по крутому травянистому склону, во время которого убеждаюсь, что на дне ущелья ночевать действительно было нельзя), ужин готов, и уже наступила темнота, блаженно растягиваюсь среди камней и созерцаю лежащее внизу, подо мной, ущелье Мижирги. Да, здесь мы были в позапрошлом году, здесь тренировались. Как забавно на это смотреть сверху! Сколько сил было положено, чтобы пройти оттуда вон туда. А отсюда видно, что это можно сказать одна точка. Как все несерьезно. Бог на нас смотрит наверное так же: вот люди там копошатся, для них-то все это огромное, страшное и тяжелое, а на самом-то деле – какая чепуха!

Но что это? В верховьях ущелья, у языка Мижиргийского ледника, светят какие-то цветные фонарики. Там же ничего нет. Неужели глюки? Но через некоторое время фонарики появляются ниже – ближе к альплагерю. Долго отсекаю появление фонариков все ниже и ниже. В конце концов – можно ясно рассмотреть – они входят на территорию альплагеря. А сам альплагерь горит под моими ногами. На небе – звезды.

Утро ясное. Передо мной открывается панорама Бокового хребта. Зрелище завораживающее. Пытаюсь запомнить его – фотоаппарата ведь нет. От места стоянки траверсирую травянистый склон, постепенно приближаясь ко дну ущелья, затем спускаюсь на него. Иногда путь преграждают небольшие выходы скал. Ущелье все круче, камней и скал все больше, травы все меньше. Это уже скорее не ущелье, а скально-осыпной кулуар.

Небо постепенно заволакивают облака, но дождя нет. Надо бы пообедать. Снимаю рюкзак, просматриваю путь вперед. Чуть выше мой кулуар раздваивается. Левая ветвь – светло-серо-розовая разнокалиберная осыпь, правая – более скальная, более твердая, с уступами. Разделены они травянистым гребнем высотой метров 20. Видно не очень далеко, не более чем в 100 метрах выше все закрыто туманом. Внимательно разглядываю обе ветви, и все не могу решиться, по которой идти.

Вдруг шум сверху. Я поднял глаза – по кулуару летели камни. Они были разных размеров: от совсем мелких до метровых. Они захватили всю ширину кулуара, и шли длинным, не внушающим радужных надежд эшелоном. Они летели с разной скоростью, перескакивали друг через друга, кувыркались... Через несколько секунд они будут здесь. Рядом со мной торчал кусок скалы высотой примерно 120 см и длиной почти в мой рост. Я был без рюкзака, и бросился за эту скалу. Ничего другого и нельзя было придумать. Лежа за ней, я

чувствовал, что голова защищена, но за ноги уверен не был. Молилось само собой. Молитва состояла из двух слов: "Господи, сохрани". Время тянулось медленно. Все не прекращался стук со всех сторон от меня, звякало с разной силой. Через так называемые полминуты все утихло. Я встал и посмотрел наверх. По кулуару приближались еще два камня. Их одинокий перестук уже не воспринимался как серьезная опасность. Я не залег, но внимательно отследил их взглядом. Один, крупный, с силой врезался в борт кулуара справа от меня, да так и застыл там, второй просвистел вниз далеко слева. Да, говорили, что на Каргашильском хребте сыпет, говорили! – но не воспринимал.

Я стоял в растерянности, сознавая, что отсюда надо уходить как можно быстрее, но не в состоянии решиться ни на то, чтобы спускаться вниз, ни на то, чтобы продолжать подъем. Что же это – Божий перст или кукиш дъявола? Вперед просто ноги не идут. Возвращаться – значит возвращаться совсем: ведь у меня уже не хватит сил подняться сюда еще раз.

Наконец, поспешно выбираюсь на травянистый гребень с выходами скал, разделяющий кулуары, и двигаю по нему вверх. Туман окружает меня теперь со всех сторон. Не терпится увидеть, что же там, наверху, где кончается этот гребень? Кажется, там уже должен быть заключительный цирк. Снова по кулуару слева полетели камни, но теперь, на гребне, я был вне опасности.

Наверху, на третьем, захлопнулась дверь, и я остался один.

Саша Соколов. Школа для дураков.

Но вот и цирк. Он огромен. Где тут перевал – понять невозможно. Серый каменный хаос. Все тонет в тумане, видимость метров 200, не больше. Каменная тишина, нарушаемая лишь едва слышным журчаньем: где-то под камнями бежит ручеек талой воды. Надо быстрее найти место и вставать. Но где тут стоять – везде камни, камни. Огромные, большие и средние. Оставляю рюкзак и долго брожу вокруг. Страх заблудиться в тумане и потерять рюкзак не дает уйти далеко. В конце концов выхожу на слабо выраженный гребешок, где местами встречается трава, Решаю встать у огромной плоской почти отвесной скалы, и палатку опять не ставить – места мало. Здесь есть немного травы, неподалеку валяется бараний рог каких-то гомерических размеров. Каждый раз внутренне вздрагиваю, проходя мимо него. Мрачноватое место. Похоже, все-таки зашел не туда. Ни троп, ни стоянок. Камни, туман и тишина. Вода далеко – метров 200.

С удовольствием вытягиваюсь на спальнике и развлекаюсь с верной подругой моих одиноких биваков: газовой горелкой. Как будто начинает немного светлеть. Да, вот появляются куски голубого неба. А вот слева, со стороны главного гребня Каргашильского хребта, появляется гигантский скальный замок. Весь из шпилей и башен, устремлен вверх, как готический собор, а надо всем господствует главная, метров 200 высотой, башня3. Ни одного белого пятнышка4, весь замок красно-коричневый: солнце уже заходит. Жилище Кащея Бессмертного. Но за ним нежно-синее закатное небо. Вся картина какая-то фантастическая и навевает воспоминания о том, чего вроде бы не было, но на самом деле может быть и было.

Эта стоянка – почти такая же теплая и уютная, как и предыдущая, хотя высота уже почти 3500. Утро ясное и теплое. Внимательно рассматриваю предстающий теперь во всей своей мощи и силе Боковой хребет. Прямо напротив – глубокий провал Мижиргийского ущелья. Отроги белых гигантов – горы пониже и почернее – теснятся ближе ко мне. Хорошо виден Гидан, угадывается Западный гребень, по которому мы взошли два года назад, его склон, обращенный к а/л Безенги. Сам же альплагерь уже не виден, скрылся за склоном. Легко найти глазами провал, ведущий в ущелье Укю. Чем дальше, тем белее и грандиознее вершины. Прямо по центру надо всем господствует белоснежный треугольник Коштантау. Отчетливо виден Крумкольский Провал. Справа – лишь небольшой фрагмент Безенгийской стены, Западной ее части. Подножие вымазано розовым, два года назад этого не было: что-то обвалилось. А если посмотреть налево, горы становятся пониже, манят темно-зеленым цветом и мягкими очертаниями. А в правой части кадра, делая всю панораму захватывающе-ассиметричной, взметнулась вверх перевернутая парабола Дыхтау. Белоснежная, ослепительная и неприступная со всех сторон, она снисходит к своему зрителю, соблазнительно вытягивая свое Северо-восточное плечо. Я смотрю на нее с Северо-запада, и это вытянутое плечо похоже на хвост распределения Максвелла, сама же вершина – на его купол. Ассиметрия во всем кадре, ассиметрия и в ней самой. Ребра ее крутой пирамиды очерчены четкими черными линиями. Странным образом, она напоминает Архызский Токмак. Но можно сказать, что Токмак – уменьшенный негатив с Дыхтау. А

3 Вершина Трапеция4 В этом месте Каргашильский хребет вытянут с Запада на Восток, так что я вижу его Южную сторону.

Дыхтау, величественная и устрашающая, таит силу и загадку, в ней – гордость и одиночество. Встаю поздно, когда солнце уже высоко. Замок Кащея уже не кажется таким мрачным. Мне предстоит преодолеть отходящий от него невысокий отрог. С высоты отрога открывается вид на предперевальный цирк. От цирка на юг уходит длинный уступ, окончание которого чуть тронуто зеленью. Здесь небольшое озеро; очевидно, неплохо стоять. Похоже, что я все-таки немного промазал: кажется, должен был попасть прямо сюда. Не без некоторого труда косо спускаюсь с гребня и оказываюсь в цирке. Он сложен крупными камнями, покрыт пятнами снега. Камни сюда долетать не должны, решаю стоять здесь: времени пятый час, подниматься на перевал поздно. Сколько-нибудь сносное место для палатки найти нелегко, воду тоже: она журчит где-то под крупными рыжими камнями, и попробуй до нее доберись.

Стемнело. Не успеваю заснуть, как слышу отдаленные громыханья. Начинают полыхать молнии. Вспышки становятся такими яркими, что ослепляют даже в палатке. Время от времени слышен глухой гул – то ли камнепад, то ли не понятно что. Но страшновато. До грозы, однако, далеко – около 3 км. В конце концов, постепенно перестает вспыхивать. Ночью дождь незаметно переходит в снег.

Утром – яркое солнце, во-всю тает. На камнях снежные шапочки, весело капает вода. Снег исчезает на глазах.

Ибо вот Он, Который образует горы и творит ветер, утренний свет обращает в мрак.

Амос, 4:13.

Просматриваю возможные пути подъема: вверх ведут три кулуара. Выбираю средний. Опасаясь камнепада, прижимаюсь к его левому, скальному борту. Впереди по гребню ходят туда-сюда два козла, но камни не летят. Наконец я на гребне.

Вид, открывающийся на Север, обескураживает. Скальные отвесы грязно-желтого цвета, ниже – снег, покрытый желтыми выносами. Где же спуск? Влево – постепенное повышение гребня, переходящее в ребро Трапеции. Вправо гребень через несколько сот метров загибается вперед и неплохо просматривается. Снежно-ледовые склоны достаточно круты, особенно в местах поднятия гребня. Однако если спуск возможен, то только там. Времени – два часа дня. Решаю отложить спуск на завтра и ночевать на перевале. Надо найти место для палатки. Оставляю рюкзак и совершаю путешествие по гребню на Восток метров на семьсот. Оно дается не очень легко: приходится обходить с набором высоты полужандармы. В самом начале на желтых скалах, над почти отвесными сбросами -- веревочная петля на рельефе. Безымянные герои! Что толкнуло вас на этот подвиг?

Но вот на гребне появляется глубокий слой снега. Очевидно, это тот карниз, который в описании. Значит, я должен был выйти на гребень здесь, примерно в 600 м восточнее? За снегом – большой каменный тур, к нему прислонена дюралевая дощечка, из которой узнаю, что это – вершина имени 60-летия (кажется!) Кабардино-Балкарии, и что на эту вершину в день славного юбилея совершило восхождение какое-то несметное количество местных юношей и девушек. Остается отгадать, где же тут вершина: место, где стоит тур, меньше всего на нее похоже.

Здесь же и записка приблизительно следующего содержания:

Группа Лукьяненко из Донецка прошла этот перевал с севера на юг (навстречу мне) 19 августа 2002 г. В свою очередь, она сняла записку одесситов. Кажется, от 6 августа 2002 г, рук. Дзюба.

Записку, однако, оставляю на месте, поскольку за неимением ручки заменить ее на свою не могу.

Нахожу место, пригодное для палатки и намечаю путь спуска: прямо от стоянки по снежно-ледовому полю вниз, сначала полого, затем склон набирает крутизну. Ограничивающий мое снежно-ледовое поле хребтик, с которого постоянно летят камни, останется далеко справа от меня. Крутой участок снежно-ледового поля будет слева. Ниже справа надвинется участок весьма крутого открытого льда, который я буду обходить слева. Вот и все.

Погода тем временем меняется. Все закрывают свинцовые тучи, вокруг меня проносятся клочья тумана. NUP5: моя шерстяная шапка громко трещит, на голове сильный зуд. Закрываю шапку рукой в шерстяной варежке – треск и зуд прекращаются. Это

5 NUP – New Unknown Phenomenon (Новое неизвестное явление)

электрические разряды, вот что! Воздух наэлектризован, что ли? Вернусь в Москву – надо будет выяснить.

Но вот и рюкзак. Тот же путь во второй раз кажется дольше и тяжелее. Палатку с северной (наветреной) стороны устанавливаю на двух весьма крупных камнях. Ветер постепенно меняется на противоположный, но затем опять принимает северное направление.

Я уже начинаю засыпать, но ветер постепенно крепчает. Начинает хлопать палатка. Хлопки становятся все сильнее, походят на удары бича. Вылезаю из спальника. Становится по-настоящему страшно: удары все сильнее. Наконец, всю палатку пригибает к земле, а удары бича превращаются в пулеметную очередь. Сейчас все разлетится на куски, а меня ветер потащит куда-то в ночь, в черноту, по камням с ускорением вниз. Воистину, становится не по себе.

Наступает самый страшный момент. Наветреная сторона палатки пригибается ко дну, становится ясно, что ее надо поддерживать. Сажусь спиной к наветреной стороне, сижу некоторое время так. Фактически держу спиной одну сторону палатки. Вход не прекращает трещать. Постепенно отваливаюсь спиной назад, чтобы противостоять давлению, которое все возрастает.

Молюсь Богу. Молюсь подробно, вспоминаю, чего не сделал в жизни. Все – криком. Яркие вспышки – еще и гроза рядом. Один удар запомнился: вспышка молнии одновременно с каким-то шорохом за моим затылком. Разряд был через полсекунды-секунду. Значит, метров 200 до меня все-таки было. Мне страшно погибнуть, как "неопытному туристу". Не дай Бог, все сметет, и я, маленький, жалкий, почти голый, окажусь на этих черных страшных каменных склонах. Нет, погибнуть от удара молнией лучше.

Я продолжал поддерживать спиной скат палатки, и вдруг с ужасом почувствовал, что меня отрывает от земли и хочет унести. Нащупываю ногами камни и упираюсь в них что есть сил, спиной валясь на палатку. Ветер как будто приподнимает меня, но я продолжаю упираться в камни. Это конечно ураган. Только раз в жизни такое было: тоже Кавказ, перевал Ирикчат, 1983 год. Но тогда нас было четверо, и ураган бил только по гребню, внизу его вроде не было. Это моя надежда: спуститься ниже.

Наконец, ветер чуть-чуть стихает. Высовываюсь из палатки, ожидаю, что все оборвано. Но нет! – палатка, как ни странно, держится6. На всех ее выступах – голубое свечение. "Огни Святого Эльма". Кругом черная мгла. Какая-то фантастика – под ногами сквозь эту мглу что-то светится. Это а/л Безенги! Как он близко, оказывается, но на самом деле бесконечно далеко. Залезаю обратно в палатку. В голове сумятица, но начинаю соображать: ветер сильный, но держать наветреную сторону палатки уже необязательно. Надо воспользоваться передышкой, найти деньги и наши с Алиной билеты, положить все это на себя. Дальше, надеть на себя все теплое, все верхние вещи. Надеть ботинки, и приготовиться к худшему. Проделываю все это. Ложусь на спальник, стараюсь не расслабляться. Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи. Смотрю на часы. Ого! Уже четвертый час. Часа через два-три начнет светать. Тогда сразу вниз. Там и ветер, наверное, стихнет. А спать уже видно не придется. Главное преодолеть этот склон, и до первой приличной площадки, а там отоспимся.

6 Как выяснилось впоследствии, убытки оказались следующими. Одну дугу палатки сильно погнуло, но в Тургалантерее Илья мне ее заменил. Также оторвалась и потерялась одна оттяжка.

Утром, как всегда, рассвело.

Саша Соколов. Школа для дураков.

Лежу в напряжении, полностью одетый. Ветер медленно, но верно продолжает стихать. Времени около пяти. Не замечаю, как проваливаюсь в сон. Вдруг вспоминаю время и место, вспоминаю что надо срочно уходить отсюда. Времени почти семь, уже светло. Высовываюсь из палатки. Ветер практически стих, солнца нет, но тучи не сплошные, есть просветы. Какой там чай! Срочно сматываться и катиться вниз!

Выхожу в 8.05. Тщательно выбираю направление: чтобы не сильно уклоняться от линии падения воды, во избежание косого срыва, ибо лед близко, и в то же время двигаться, куда нужно. Внизу передо мной большой ледовый склон. Держать надо почти прямо вниз, в левый край ледопада там, внизу, но не доходя него, уйти влево, и траверсом с небольшой потерей высоты выйти на скально-осыпной осторовок среди льда, а там уже все просто.

Сначала казалось, главное – побольше снега. Но вот его стало слишком много. Выдергивая провалившуюся ногу, утопаю другой по пояс. Смотрю вправо – никакого намека на трещину. Не может ее тут быть. Почему же я так глубоко увяз? Минут десять преодолеваю два метра расстояния, барахтаясь в снегу. Наконец – провал ниже чем по пояс. Меняю технику спуска: лицом к склону, сначала втыкаю в снег колено, а потом передние зубья. Таким образом, опираюсь не на ступню, а на всю голень. Ледоруб держу поперек склона и опираюсь им на участок снега между следами ног. Так провал меньше. Приближаюсь к ледопаду и заворачиваю влево. Открытый лед траверсирую на передних зубьях с легкой потерей высоты. Достигнув скал, отдыхаю. Там, дальше, склон по-прежнему крутой, но уже с хорошим выкатом и падать тут некуда.

Спускаюсь до выполаживания, начинает проглядывать солнце. Намечаю камень, у которого сниму кошки. Подойдя к нему, вижу, что одна из кошек свалилась. Какое счастье, что это не произошло раньше! Весь спуск в кошках – 250 м высоты, занял часа два.

Долгий путь по камням. Из ущелья лед. Сев. Булунгу выхожу на простор, но – это опять средне-крупный камень. Впрочем, грех жаловаться: камень устойчивый, светло-зеленого цвета. Полого, но палка все время проваливается в щели меж камнями, это начинает утомлять. Наконец, камни кончаются. На небольшом валу – горизонтальные площадки, покрытые мелким камешком и первой травкой. Здесь становлюсь, и, из последних сил угостив себя обедом, отдаюсь блаженному отдыху. Тихо, тепло, сквозь тонкие облака просвечивает солнце.

Ощущение радости и победы. Впереди еще перевал, вот он угадывается за поворотом, но ясно, что это уже пустяки по сравнению с тем, что пройдено сегодня. Самое неизвестное, трудное и опасное – позади. На все предстоящее можно уже смотреть чуть-чуть свысока.

Улыбаясь и щурясь от рассеянного, но все же сильного солнечного света, как и я, наблюдали передвижение облаков и, подобно мне, ощущали приближение будущего...

Саша Соколов. Школа для дураков

Утром массив Куршоган озаряется розовым. Фантастическая минута – и день вступает в свои права. Намечаю свой путь. Впереди – левый борт ущелья Юж. Булунгу, на котором видны какие-то вроде тропки по траве. Туда и вверх по ущелью этими тропками! Прохожу обширную террасу, где можно неплохо стоять, далее уступ и следы коша на следующей террасе. После него трава кончается, каменоломня, потом снег, и окончательно я – на леднике. Раскисло, хлюпаю по снегу. Налево открывается широкий снежно-ледовый проход на пер. Вост.Тютюргу. Небольшие колебания – и я продолжаю подниматься вперед, к пер. Зап. Тютюргу. Основная задача – обойти снежные болота: солнце светит во-всю, и тает изрядно.

Наконец, непосредственно подъем. Надеваю кошки и быстрее, чем ожидал, приближаюсь к перевальному взлету. Надо подняться меньше чем на 50 метров, и перевал мой! Но уже видно, что 30 градусов открытого льда высотой метров 40 не преодолеть без нормальных кошек, а мои все время сваливаются. Снимаю их, наконец, и лезу направо, на так называемую осыпь. Это в сущности ледниковая грязь, почти жижа, через которую легко проваливаешься по колено, до льда, чтобы съехать вместе с этой грязью вниз. Еле-еле вылезаю в верхнюю, более сухую, часть этого склона, и оттуда немного "стреляю" вниз, на перевальную седловину.

Странное и захватывающее зрелище: кругом ходят облака, но главный просвет – вершина Тихтенгена. Это exp(-x) справа, 1-exp(-x) слева. Еще левее – зубчатка, а справа – очертания, которые завораживают, которые до того удивительны – хотя в то же время и просты! – что заставляют вспоминать какие-то детские сказки. Минуту я смотрю на волшебный профиль Тихтенгена в обрамлении облаков, но они быстро меняют конфигурацию и вот, этот профиль, как призрак, потихоньку исчезает.

Вперед, на спуск! Там уже просматривается место возможных ночевок. Облака продолжают перемещаться, но вершина Тихтенгена больше не показывается. Через 40 мин. я уже на площадках – достаточно горизонтально, ветра нет, мелкая травка, вода рядом. Все кругом не оставляет желать! Зеленые и каменистые склоны, комфортное место, обещание хорошей погоды, а главное – сознание того, что все трудности позади. Завтра только чуть-чуть спуститься, и я буду на т/б Чегем. Все это так. Но вершина Тихтенгена так и не покажется: ее навсегда скроют от глаз моих такие ласковые, такие мягкие и безобидные, но такие непреклонные облака.

А потом будут в жизни дары и находки, много встреч, много странствий, и много людей.

Юрий Визбор

Утро ясное и теплое. Спуск по ущелью в главную долину Тютюргу занимает минут 40. Слева открываются внушительные ледопады, в т.ч. из-под перевала Вост.Тютюргу. Оказываюсь на огромном моренном валу правого борта Тютюргу. Напротив, под левым бортом, озерко, у которого копошатся две человеческие фигуры. До них по прямой – километра два. После семи дней одиночества – голод на общение. Спускаюсь по длинным каменистым уступам вниз, оставляя справа каньон, куда уходит сток из пройденного мной ущелья. Навстречу – первые люди. Это белорусы. Разного возраста, старший, с усиками – лет под 50. Интересуюсь его альтиметром. "Конечно, точность низкая. Но вы же понимаете, если меня спросят про высоту, и я скажу: столько-то, это будет одно дело, а если я при этом погляжу на альтиметр, это будет совсем другое." Мысленно отдаю должное его остроумию.

Иду дальше, встречаю другие группы. Да, здесь уже людно. Чувствуется близость "зоны отдыха". Иду уже по плоскому зеленому берегу. Вот несколько человек стоят у большого камня, один из них трет об него какую-то железяку7. Места становятся ярко-зелеными и очень живописными. Левый борт Тютюргу придвигается все ближе и становится совсем крутым и непроходимым. Постоянно встречаются летящие вниз ручейки, берущие начало где-то в середине склона в нескольких десятках метров над водами Тютюргу: родники. Изумрудная зелень противоположного борта с прорезающими ее ледяными струями радует глаз.

Впереди открывается дно лощины: после узкого прохода с катящимися вниз ручьями это –большое футбольное поле. Это слияние Тютюргу и Цаннера. Здесь кош пастуха. Наверное, где-нибудь здесь неплохо ночевать. Я, однако, иду дальше. Ущелье снова сужается, но уже сзади открылся Северный склон Главного Хребта. Вот они, горы! Ледники, скальные отвесы… Но это уже – "выход". Прекрасно просматриваются Цаннер и Ортокара, Ляльвер же немного скрылся за какой-то склон. До свиданья, Горы!

Через час оказываюсь в уютнейшем местечке среди сосен. Долго исследую это место на предмет ночевки, и в тот момент, когда уже почти решаюсь встать, вижу УАЗик,перепоясанный синей лентой с надписью "ГАИ КБР". Вот это номер! Хватаю рюкзак и выбираюсь из "райского уголка". По тропе мимо меня один за одним проходят какие-то туристы. Пристраиваюсь за ними, и вскоре оказываюсь на полянке, уставленной небольшими палатками. К этому моменту я уже совсем мокрый: дождь не прекращается часа два. На той же поляне стоит и большая стационарная палатка, в которой и скрываются преследуемые мной туристы. В последний момент останавливаю последнего, и спрашиваю, можно ли "где-нибудь здесь" остановиться. Можно. Захожу в стационарную палатку. Тепло, 7 Через два часа я с ними познакомился, у них же и ночевал. Это физики из Москвы. А железякой была консервная банка, которая в порядке эксперимента открывалась тут простым трением о камень, без какого бы-то ни было инструмента.

сухо, ни с чем не сравнимый полевой уют и даже домашний борщ. И не только борщ, но и второе, и… И конечно, как всегда.

А мои хозяева – те самые физики из Москвы, что ставили эксперимент над банкой. Сижу, и не верю глазам: мои приключения закончились.

Эпилог

На следующий день я ехал в Нальчик на одном из автобусов, увозящих детей после очередной смены с т/б Башиль. Мой автобус был пуст: в нем ехало всего 4 девушки-старшеклассницы из поселка Чегем, что рядом с Нальчиком. С той, которая сидела рядом со мной, я немного разговорился. Она спросила меня: "Вы счастливы, что имеете возможность так ходить по горам?" Я ответил "Да".

–––––––––––––––––––––-

Автор благодарит корифеев пера, у которых он сделал малозаметные плагиаты:

Сашу Соколова (ныне здравствует), Бориса Виана (Boris Vian, нет в живых), Анну Федоровну Тютчеву (нет в живых)  2004

АДЫГЕЯ О если бы поднять фонарь на длинной палке,

С собакой впереди идти под солью звездИ с петухом в горшке придти на двор к гадалкеА белый-белый снег до боли очи ест.

Осип Мандельштам

ПЛАТО ЛАГОНАКИ

Захожу к спасателям. Двухэтажный дом, внутри – хоромы боярские. Большая общая прихожая, прекрасная комната -- кухня-столовая, спальни... Два этажа. Спасатели МЧС – молодые ребята, лет по 25, сильные, статные, морды загорелые. Идти до приюта Фишт, не зная местности, без карты, очень не советуют. Много раз повторяют: если такая погода будет, как сегодня, то ради Бога не надо! Действительно, тучи опустились совсем низко, идти ни малейшего желания. Но несмотря на это, выволакивают все материалы по моему желанию. (Я невольно вспоминаю КСС-ников советских времен с их руганью, матом и угрозами.)До чего прекрасные ребята. Заканчивается тем, что достают огромную топокарту и схему, на которой нанесены все перевалы, отделяющие меня от приюта Фишт, причем на каждом проставлена не только высота, но и азимут. Отродясь такого не видывал.

Еще до того, у Азишских пещер, в 5 км до т/б Лагонаки, познакомился с тремя туристами – курсантами 5 курса Борисоглебского летного училища, один из которых прошел из этих мест к морю в прошлом году – и договорился с ними, что на следующий день пойдем вместе до приюта Фишт. Поскольку ночевал я на т/б Лагонаки, а они -- на Азишских пещерах, договор был нежестким: я их жду на дороге у т/б Лагонаки в 6.30, и если меня нет, они просто чешут дальше.

Я опоздал на полчаса. Первые 3 км шел по асфальту. Всего, по словам спасателей, от т/б Лагонаки до пр. Фишт 28 км. Через 3 км дорога переходит в хорошо набитую тропу, соскальзывающую вправо, к плато Лагонаки, но меньше чем через километр от этой тропы не остается ничего, по крайней мере в это время года.

Дождь наконец унялся, и даже чуть-чуть проглянуло солнце. Слева тянулся небольшой поросший пихтой хребтик, справа постепенно открывалось плато

Лагонаки. Большая часть его покрыта снегом, но в той части, которая ближе ко мне, много оттаявших участков. На одном из снежных островов вдруг разглядел три фигурки: мои курсанты! Заметил место. Казалось далеко, но там я оказался через 40 минут.

Плато Лагонаки: огромное, лысое, большей частью под снегом, пространство во все стороны. Говорят, не то время года. Может быть. Справа – массив Оштена. Совершенно не впечатляет. Пологие заснеженные склоны, частично под тучами. Идешь и думаешь: ну куда тут? Далеко где-то невысокие заснеженные хребты, пройти через которые можно в десятке пунктов. Поди угадай, где тут перевал. Иду от места к месту, где засек своих курсантов.Наконец, приближаюсь к огромной каменной пирамиде, о которой говорили еще спасатели. Отличный ориентир! Вижу дорожку на снегу: совсем не туда, куда казалось вначале. Иду по дорожке, пологий подъем кончается, переходя в ровный участок. Этот перегиб называется перевал. У спасов такие "перевалы" все отмечены и запеленгованы: высота, азимут...

Уже в Москве я подыскал объяснение этим "перевалам". В центре - вершина Оштен, от которой расходятся хребты. Как бы незначительны они ни были -- через каждый –перевал. А имя перевала часто совпадает с именем пункта, от которого к этому перевалу идти. Например, из Гузерипля идешь по Белой и какому-то ее притоку и выходишь к Гузерипльскому перевалу. Другие имеют то же имя что и хребет, через который они проходят. Например, перевал Армянский – через Армянский хребет.

... Снова начинается дождь. Потом мелкий град. Потом снег. Мерзнут руки. Не взял варежки. О черт! Мокрые руки мерзнут под ветром. Наконец понимаю что так нельзя. Руки окоченели. Сбрасываю рюкзак, раскрываю. Там сверху мой кавказский свитер.Сую в него руки, грею. Наконец начинают болеть. Потом становятся теплыми. Изумительно. Но что дальше? А вот что: надену на руки шерстяные носки, благо вторая пара есть. Теперь мне очень хорошо: руки больше не мерзнут. А что похож на отступающего из-под Москвы в 1812 француза, так наплевать.

Навстречу – туристская группа. Человек 20, из которых 2/3 совсем молодых. Одна девушка идет с непокрытой головой. Прическа как у Таньки Латышевой -- хвостик. Хочется крикнуть "Девушка, опомнись..."

Спрашиваю, не встречали ли троих. Да, полчаса назад.

Дальше, перед местом со странным названием Инструкторская Щель встречаю еще одну группу. Эти стоят в 200 м от тропы. Трое проходили полчаса назад, – говорят они.Что ж, отлично, – думаю я и ныряю в эту самую Щель. Через некоторое время оказываюсь на "Оштеновском" участке. Склоны Оштена перерезаны скальной стенкой (Скальник – выражение спасов, но больше никогда такого не слышал).

Справа то нависают скалы, то огромные осыпные участки, сейчас покрытые снегом. Лавин нет и духа. Однако снегопад все сильнее. Иногда снег под ногами исчезает, обнажается рыжая прошлогодняя трава. Тогда тропа теряется, но ненадолго. Опять снег, и опять следы. Облака, или туман, все время где-то рядом, но куда идти все-таки видно. Вон тот последний гребешок наверное и есть Армянский перевал. Спуск с него должен выводить на приют Фишт.

Наконец я на этом гребешеке. Снег под ногами исчезает, с ним и тропа. Вокруг, как назло, сплошной туман. Подъем небольшой, быстро дохожу до конца, но куда спускаться? Сбрасываю рюкзак, засекаю камень рядом -- ориентир, чтобы не "потерять" рюкзак, и хожу по гребню. "Куда ты завел нас? Не видно ни зги!". Вот-вот, и я не вижу ни зги. Время 14.08 Если я через полчаса буду на приюте, мой темп чуть ли не опережает спасов. Горд собой. Но куда спускаться-то? Сделал большой круг, вернулся к рюкзаку. По-прежнему туман. Уже половина третьего. Эй, там, наверху!

И вот растащило наконец. Вон, вон следы! Спуск по осыпи метров 30 -- 40 всего, а там снег и следы. Ведут опять к камням, ну да ладно, там увидим. Вперед и вниз. Спускаюсь на снег, дохожу до камней. Опять туман, опять "ни зги". Прошел камни, внимательно всматриваюсь. Следов нет! Ни там, ни там, ни там. Куды бечь? – как говорил мой школьный приятель.

Ладно, основное направление ясно -- вниз. Сейчас пересеку тропу. Спускаюсь. Тропы нет. Впереди -- снежный обрыв. Обхожу. Любуюсь на него. Интересно, не видел такого никогда. Обрыв метров 6 – 7. Никакого гребня, ничего. Не снежный карниз. Если с такого сорваться, ничего страшного, задницу разве отобьешь.Спускаюсь дальше. Вешка! Или маркер как они его называют. Маркер тридцатого маршрута – белый-красный-белый. Вон поодаль и второй. А вон там, на пригорке – не третий ли? Иду на пригорок, убеждаюсь -- да, еще один маркер. Вытянуты в линию.Ну что делать? Идти по линии? Но в какую сторону? Назад – куда-то на хребтик, с которого я спустился. Вперед? Ну пошли вперед.

Кое-где группы пихт посреди снегов (высота-то небольшая!). Среди них обычно только что оттаявшая земля. Оставляю рюкзак в таком месте. Долго хожу вокруг налегке, пытаясь понять эту географию. Напротив меня покрытый лесом хребет. Главный? Вон и понижение. Может, туда ломануть? Внутренний голос: смотри – ошибешься. Куда? Ты тут ничего не знаешь. Может вниз? Вон спуск какой удобный. Как хочется туда. Но что-то удерживает. Нет, нельзя. Спустишься, потом не поднимешься. Однако уже долго хожу. Какие-то снежные склоны. Опять оттаявшая земля у пихт. И ничего, никакого намека на тропу или что-то такое. Возвращаюсь к рюкзаку. Есть хочется, 4 часа почти, а вышел в 7.

Уже давно слышу удары грома. Короткие, отрывистые, без раскатов. Сначала по неопытности подумал: не лавины ли? Да какие лавины! Их и в помине нет. Гроза, как есть гроза. Как вернулся к рюкзаку – все чаще. Каждые 5 минут грохочет. Вот и

молния сверкнула. И еще одна. Да, гроза. Что ж, лучше, чем сплошной сход лавин. А снег валит густой-густой. У нас гроза при снеге – экзотика, конечно.

Но я так хочу есть, что готовлю себе суп на растопленном снегу. Потом чай. Но – обе зажигалки отказывают. Наверное, кремни отсырели. Внутренний голос: обойдись без чая, дурень, иди искать тропу. Хорошо, но куда? Возвращаться вверх? Спускаться вниз, к предполагаемому приюту? Идти в другую сторону по вешкам?

Подумаю по дороге. Выхожу из пихтарника, оставляя там рюкзак и прочее, иду вдоль огромного камня, выхожу из-за него. Куда-же идти-то? Вдруг слышу человеческие голоса *). Поднимаю голову. Высоко на снежном склоне – склоне Оштена, метрах в 700 от меня -- копошатся четыре человеческие фигурки. А впереди – собака. Напрягаюсь, кричу, боюсь -- вдруг не услышат? Услышали. Кричат: Тропа на приют здесь! Мы на тропе! Давай сюда!

Господи, какое счастье! Правда, на тропу опять ползти вверх, (после супчика!) но это лучше чем до конца дня ползать по снегам с неопределенным результатом, и с большой вероятностью возвратиться назад ни с чем.

Забираю рюкзак, выползаю на тропу. Времени шестой час вечера. Потерял два с половиной часа. Оказывается, я прошел Гузерипльский перевал, а Армянский впереди. По-прежнему топаю под склонами Оштена. Но как огромны здесь отвесы скал! Надо мной в тумане угадывается гигантский заостренный кверху скальный треугольник – смотришь и глазам не веришь. Сколько его высота? Километр? Вспоминается Гвандра, перевал Доломиты. Там тоже были километровые скалы вверх. И Ак-Тюбе: знаменитый Кирпич, 900 метров отвеса. Но тут -- ведь горки-то плюгавые. Ни одного трехтысячника во всем районе. Вспоминаю начало своего маршрута: вчера. Идешь по лесу, и вдруг обрыв. Настоящий – 100 метров по вертикали вниз. Да, несмотря на общую ничтожную высоту района почему-то множество гигантских отвесов. Именно отвесов, а не просто крутых склонов, то есть абсолютно вертикальных или даже отрицательных скал. Вот и эта громадина надо мной. Что твои Гималаи! Даже смотреть на нее сташновато.

Но вот я и на Армянском перевале. Всего 25 минут хода от выполза на тропу. Спуск. Все просто и легко. Непонятно только, что за черная грязь справа в ложбине. Ледника тут быть не может, даже крохотного. Непонятно. Тропа иногда буквально вырублена в вертикальной снежной стенке. Ага! Вон и приют впереди! Какие-то низенькие красно-синие домики на снегу.Спускаюсь ниже. Снегопад прекращается, появляются участки синего неба. Хорошо, только устал очень. Иду уже по ровному. Похоже немного на Подмосковье в марте: холмики покрытые лесом без листвы, снега много, но чувствуется, что тепло уже рядом, совсем близко, вот оно. Зимы, этой малой смерти природы, уже нет.

Но где же приют? Ба, водная преграда. Снежный срез в два метра, а внизу ручей – чистая, прозрачная вода. Но не перешагнешь – широк слишком (впоследствии узнал,

что это исток Белой). Ну да терять особенно нечего: ноги и так мокрые после такого дня – ать-два и там.

Выползаю на снег – вот он, приют! Мужики в камуфляжах, возятся со стволом дерева (дрова пилят. Достали меня вопросом: нет ли у меня топорика или пилочки. Пилочка им, видите ли, нужна. Они тут впервые, поэтому не захватили).Первый вопрос: не из Севастополя ли я? Когда сказал, что из Москвы, обрадовались: ты первый, кто признался что из Москвы. Потом понял: москвичей не просто не любят (это давно известно!) но искренне верят, что ВСЕ москвичи – новые русские, деньги гребут лопатой, считают тысячами долларов, и даже пенсионеры здесь процветают. Егерь, составлявший на меня протокол (кажется, Валера) сказал: в Москве же у всех пенсии 7 – 8 тысяч рублей! Как может быть зарплата 1500? А другой (тот самый, что повторял что из меня подснежники вырастут) все долбил: да долларов, долларов, долларов у него зарплата 1500!

Такие разговоры пронизывали весь вечер в этой компании. Я их не разубеждал: все мои слова были бы поняты как "попытка обвиняемого уйти от ответственности". В какой-то момент Валера обронил: меньше нас никто не получает. Похоже, хотел чтоб я спросил сколько. Но я не спросил. Просто вопрос о заработке мне кажется неприличным. А вообще унылая у них, у егерей, жизнь. О картах мечтают.

Выяснилось, и почему приют имеет странный вид. Я не сразу смог понять, почему, чтобы войти в домик, как бы спускаюсь вниз. Оказывается, дом стоит в снегу почти по верхнюю кромку окна. Перед одним из окон расчищена яма, которая не просто позволяет этому окну открываться, но в этой яме сделаны еще и ступеньки – тоже снеговые. В комнате под окном поставлен ящик, образующий еще ступеньку. Итак, все спускаются и поднимаются по ступенькам, но через окно!

Почему-то тогда я и не задумался – почему вход не перед дверью расчистили, а перед окном. И уже едучи в Москву, понял: у двери нижний край гораздо ниже, поэтому расчищать пришлось бы гораздо больше. А окно проще. Вот и все объяснение.

Ночевал я в другой части дома, с другого входа: где печка, у них все "забито". Здесь же печки не было. Опять сыро, опять съеживаюсь в комок, и до утра. Но утром – удивительное чувство: сегодня все решается: пройду или не пройду. Одна досада: Женя (обещавший мне показать начало тропы) спит. 8 утра, я под рюкзаком, а они все дрыхнут как сурки, Что делать? Пойду, как велит мне разум. Пускай дрыхнут.------------------------------------------------См. повесть А. де Сент-Экзюпери "Земля Людей"(Antoine de Saint-Exupery, La Terre des Hommes).Вот араб начинает свой знаменитый поворот головы. Мне конечно до этого далеко, но какая-то доля того ощущения все же есть.

31 мая 2002 года

2. Перевал Фишт (подъем)

И тогда он понял, что это и есть то место, куда он держит путь.

Э.Хемингуэй Снега Килиманджаро

К началу подъема он шел по покрытому лесом холму. Светило солнце, было очень похоже на подмосковный мартовский лес. Он шел по следам в снегу. Слева подобие оврага отделяло его холм от соседнего, на который в одном месте вело множество следов. Он сопоставлял все видимое и приходил к выводу, что путь на перевал – вперед, к пологому снежному подъему, по которому тянется цепочка следов на снегу, хотя левее виднелось сильное понижение в хребте. Но то понижение – не отрог ли? А пологий подъем выводит к подножию кулуара, ориентированного в целом на Юг -- точно выйдешь на южную сторону, – думал он.

Главный Хребет представал длинными снеговыми склонами с взметнувшимися над ними несколькосотметровыми черно-красно-коричневыми скальными отвесами. Среди этих неприступных стен выделялось подобие снежного кулуара масштаба самого хребта: относительно узкий снег уводил куда-то далеко. За последним видимым снежным перегибом виднелся белый блестящий купол -- он то исчезал в облаках, то появлялся вновь, иногда начинал светиться отраженным светом. Это и был Фишт -- главная вершина района, но тогда он этого еще не знал.

По краям кулуара -- следы схода небольших мокрых лавин. Проход между ними почти всегда есть, -- решил он. Что же до лавин сухих, их, похоже, быть не должно. Какой снегопад был вчера на склонах Оштена -- и ничего! Так все и оказалось: лишь один раз тонкая струйка снега стекла со скалы, подняв небольшое безобидное облачко.

Вначале идти было трудно. Через каждые несколько шагов приходилось отдыхать. Репер8 наезжал медленно. Этот участок он проходил страшно долго. Следующий был положе, но там возникла своя трудность. Вокруг был сплошной туман, и некоторое время он не видел ничего. Потом из тумана выплыл кусок скалы, который он и заметил. Но сколько он ни шел, скала не приближалась. Был момент когда он стал громко ругаться: иду, выбиваюсь из сил, а эта чертова скала все на том же месте! Уже потом он понял, что это все шутки тумана. Например, если до скалы 100 м, то их можно увидеть и как 50 и как 200. Свои шутки есть и у мозга, выростами которого являются глаза человека. Привычные "ориентиры", по которым он, мозг, оценивает расстояния, исчезают. Оказывается, туман не просто ограничивает видимость, как думал он до сих пор, но страшно искажает восприятие расстояния.

Монотонное светло-серое окружение сделало и еще одно гадкое дело: он вдруг заметил, что перед глазами летают клочки шерсти, причем положение их определяется направлением его взгляда. Не сразу он понял, что это эффект постоянного светлого света перед глазами. Тогда он окрестил это эффектом Белесой Мглы. Маленькая хитрость: способ хоть как-то нейтрализовать налипание со всех сторон чего-то враждебного -- наклеить красивый ярлычок. Если это Гадость, то это просто гадость, и ничего больше, но если это Белесая Мгла, то ты ее принимаешь.

8 Здесь репером называется любой хорошо видимый объект на местности, который идущий замечает для контроля своего продвижения вверх.

Стало хотеться спать. Просто упасть в снег и отдохнуть чуть-чуть. Неужели горная болезнь? На такой высоте! Он вспомнил: лишь один раз "горняшка" была на высоте где-то 2300. Архыз, гора Пастухова, год 1980-й. Впервые в жизни на Кавказе, впервые в горах. А может, в межсезонье все хуже? В самом деле, должно же это зависеть от погоды!

... Иногда приходится встряхивать головой, чтобы прогнать сон.

... Один раз, когда туман ослабел, он увидел, что идет по лавинному выносу на борт и поменял направление. ... В какой-то момент скала все же сдвинулась. Потом еще чуть-чуть. В конце концов он добил ее. И "горняшка" постепенно прошла. ... Наконец-то он вышел на третий участок подъема. Этот был круче второго (30 – 35 градусов), но репера (скальные выступы на правом борту) двигались на него исправно. После третьего он с удивлением увидел весьма приличный (непроходимый снизу) бергшрунд. Ведь на некатегорийном перевале не должно быть ледника!

Переход берга однако не составлял труда: в левой части кулуара он сходил на нет. Примерно с этого места снег стал заметно глубже: все чаще он проваливался по колено. Съезжать вниз тоже стал чаще. Да, – решил он: подъем по раскисшему снегу при достаточной крутизне склона напоминает подъем по осыпи –на шаг поднялся, на полшага съехал.

Туман кругом по-прежнему густой, но впереди-вверху иногда виднеется перегиб склона, который он принимает за перевал. Расчетную высоту он, конечно, уже давно прошел. Идет уже часов шесть. Заметил скальный выступ справа на высоте "перевала". Поравняться с этим выступом и... И вниз! Вниз не вверх, может быть и до леса сегодня дотянешь. Тогда конец неопределенности -- пройдешь-не-пройдешь. До заветного перегиба уже рукой подать. Только что-то он собака не приближается. Наверное, смотришь на него слишком часто. Надо пореже. Вот сделает 24 пары шагов -- тогда посмотрит. Так. Ну вот, действительно уже совсем близко. Еще 24 пары. Что за черт! Он стал дальше. Еще, еще и еще. Шаги он уже больше не считает: на это тоже силы уходят. А перегиб где был там и остается. Наверное, это не перевал. Скала-репер не видна в тумане. Вскоре исчезает и перегиб. Сплошное молоко кругом. Наверное, все облака вытягивает через перевальное окно. Облака, как и бабочки9, хорошо чувствуют перевалы и используют их в своих путешествиях. Ему вспомнилась Школа для Дураков. Зимние бабочки. Вот они где, оказывается! Чтобы составить достойную коллекцию зимних бабочек, надо ехать на Главный Кавказский Хребет и ставить сети на перевальных окнах. А облака ловить бесполезно -- они везде просочатся и никогда не кончатся.

9 Здесь вспоминается Башиль-Ауз (3500) и летящие через него над Лекзырским ледником бабочки.

Однако сколько можно идти! Он не идет, а плывет в сплошной изотропной мгле. Только склон стал положе: теперь градусов 15 -- 20. Но куда? Может, опять на борт? Небольшие белые черточки на снегу, по которым он идет, ориентированы, очевидно, по линии падения воды. Если так, то он держит на перевал. Но это догадки. А на самом деле? Он идет еще некоторое время. Уже пятый час вечера. Туман такой же. Сколько можно? Где он? Если перевал 2200, он его давным-давно прошел. Или действительно движение в снегу так замедлено?

Все! Стоп. Он не может больше. Вот здесь он и встанет. Склон некрутой, вроде безопасный, снег глубокий. Выровняет в снегу площадку и встанет. Если до того, как поставит палатку, развиднеется, он посмотрит.

Он успел выровнять примерно половину намеченной площадки, как вдруг ему показалось, что слегка посветлело. Он поднял голову: в направлении перевала в серой мгле наметилось еле голубоватое пятно, а в нем мелькнул солнечный диск. Через минуту диск уже ясно просвечивал в этой амбразуре сквозь клочья тумана, и весь пейзаж озарился эфемерным матовым отсветом. Вверху-впереди справа угдывались высокие скалы, слева -- какой-то снежный купол, а между ними прорисовывалась длинная снежная дуга. До сих пор он держал прямо на ее середину, в самую нижнюю точку! Это должен быть перевал. Только он! Почему-то и не подумалось, что опять может быть "обман зрения".

Просветлело еще больше. Впереди – пологий склон. В его конце какие-то камни. Да нет, это игра светотени – огромные комья снега. Склон завершается перевальным взлетом. Лобовой эффект: не так уж он и крут. Градусов 25 наверное. К черту недостроенную площадку! Он берет рюкзак, старается идти как можно прямее на нижнюю точку дуги: если опять все утонет в тумане, оставленная линия следов -- они глубоки и хорошо заметны -- будет его указующим перстом. Он оглядывается. Цепочка следов прямая, как струна. Но и видимость не исчезает полностью. Все отлично. Но вот и взлет. Он опять замедляется, опять впереди неверный ускользающий перегиб. Неужели опять -- он к нему, а перегиб от него? Ощущение пространства опять исчезает, опять двумерная картинка. Куда он идет? Вроде надо левее – тут пониже. Да, вот сюда, влево.

В следующее мгновение он почти не поверил ощущениям. Впереди вдруг показались неясные очертания каких-то стен и башен, под ним был горизонтальный, твердый, непроваливающийся снег, а в спину задул сильный ветер. Он был на перевале! Была половина шестого вечера, он шел 9 с половиной часов.

Голубоватоая дымка исчезла полностью

И в невероятной дали...

3. Солнце (спуск)Снег подо мной стал совершенно другим. Он был плотным, не проваливался, и на нем застыли рисунки волн. На следующий день я увидел, что снег плотный до самого конца спуска (600 м вниз).Объясняется это просто. Хорошо известен эффект "утрамбовывания" постоянными ветрами снежного покрова. Ориентация перевала была Восток -- Запад, а проходил я его с Востока на Запад. Если учесть,что в этой части Кавказа преобладают ветра З и ЮЗ направлений, то будет ясно, что путь моего спуска лежал как раз по склону, утрамбованному ветрами. А что в тот день ветер дул с Востока -- так это мне просто повезло (вообще с ветром мне везло весь поход:в лицо кажется не дуло ни разу, хотя я шел навстречу преобладающим ветрам).

В тумане уже можно было различить уходящие вперед и постепенно спускающиеся стены и башни, а между ними -- все набирающий крутизну снежный спуск, в нижней части пока забитый белесым туманом. После Белореченского, как я знал, должен быть какой-то псевдоперевал Черкесский. Он меня слегка беспокоил: ясно, конечно,что никаких трудностей сам по себе он не представляет, так жекак и все пройденные мной вчера псевдоперевалы, но -- как его найти, где повернуть, как выйти на тропу и не заблудиться? Пока ясно было одно -- слева и справа на отвесных стенах его быть не может, а что дальше -- бог весть: внизу все в тумане.

В общем, вниз катиться пока не стоит, -- решил я, не пришлось бы возвращаться. Но где же встать? Нужна ветрозащита. Впереди, метрах в 30 внизу, из снега торчал огромный камень. Вот это и есть мое спасение.

Все так и оказалось. За камнем была узкая, но все же достаточная для моей палатки квазигоризонтальная площадка, а ветер существенно меньше. Полчаса использования ботинок в качестве лопаты -- и палатку можно ставить. За это время посветлело еще больше. Солнце, хоть и скрытое за какой-то дымкой, светило ужепостоянно.

Тут я заметил интересное явление. Обращенная к Солнцу сторона камня (с которой и стояла моя палатка), уже почти свободная от снега, "плакала" талой водой. На ней оставались куски оплавившегося снега, которые таяли в меру прогрева камня солнечными лучами. Мне оставалось лишь подставить свою посуду (два котелка и крышка) -- и количество подлежащего растоплению снега было сокращено в два раза (к этому моменту уже наметился дефицит газа: когда идешь один, удельный расход выше раза в 2 -- 2.5, чем на восьмерых).

Когда палатка была уже установлена, в природе произошла перемена: стало совсем светло, и, глянув вниз, я просто обомлел: передо мной была развернута картина моего завтрашнего дня: туман внизу полностью исчез. Внизу были снеговые пологие холмы, внешние стороны которых были покрыты уже лесом -- правда, без листвы. Но это уже не имеет значения! Если лес -- значит, я спустился! А до леса этого рукой подать! Будем надеяться, что спуск вниз (еще не просматривающийся полностью из-за возрастания крутизны) гладкий и без неожиданностей, хотя и крутой. А там -- там все так просто! И где этот перевал -- Черкесский? Его просто нет. Они его просто придумали, так же как и все вчерашние перевалы. Я несколько раз просмотрел возможные варианты моего завтрашнего движения. Все прекрасно. Значит, завтра я действительно должен быть на южной стороне, и все встанет на свои места: к морю я прошел.

Тем временем облака окончательно разошлись. Впереди были синие горы, на них лежали тучи, но они были внизу, а надо мной уже окончательно сияло солнце! Я полюбовался столь милым сердцу и разуму пейзажем, схватил фотоаппарат и побегал по склону: впервые с выхода с т/б Лагонаки такие фотовозможности!

... Утро было ясное и солнечное. Ни одного облачка -- в первый раз за поход. Из-за холода я встал позже и спуск начал лишь в 9 утра. Снежный склон был крут и пока в тени. Через 15 минут спуска глазам моим предстало интересное явление. С правого борта скатились снежные кусочки, да так и застыли на склоне, примороженные к нему: столбики, пирамидки, колесики... Высотой до 30 см. Солнце уже освещало их, а склон еще был погружен в тень. Освещенные солнцем фигурки резко выделялись на темно-синем фоне склона. Хотел сфотографировать -- и пожалел кадр. Но эта картина -- солнце скользит лучами параллельно склону -- пригодилась мне после. Уже в Москве я понял, как точно определить крутизну склона, который, как мне казалось, был градусов 35. Зная широту и долготу места, (44 СШ, 40 ВД) а также время действия, я определил крутизну склона (равную высоте солнца в данный момент) с помощью компьютерной программы Карта Звездного Неба. Она оказалась 45 градусов. Итак, мое халтурное определение на глазок точностью не отличалось.

Склон действительно был гладкий и без обрывов. Спускаться было легко: снег плотный, не проваливается. Посильнее вколачивать каблук, и нога стоит как примороженная. Сыграло роль и то что экспозиция склона западная и поутру он долго остается в тени. В общем, не больше чем через час я был на снежных холмах внизу.

Небо по-прежнему ясно. В лицо почти сразу полыхнуло жаром отраженного от чистых снегов Солнца. Надел очки. Оглянулся. Шикарный пейзаж! Пройденный перевал изумительно красив: классическое, симметричное, вытянутое по вертикали седло, или гиперболоид. Сфотографировал. На снегу тропинка -- идет откуда-то справа-снизу (потом узнал от Людмилы, что там где-то должна быть метеостанция) налево. Пошел по тропинке. Слева, на Востоке, открылись внушительноговида горы. Видимость изумительная. Вспомнился даже Дыхни-Ауш. До этих гор наверное 50 -- 100 км, и они уже не кончаются, сколько хватает глаз. Скорее всего, это Архызские вершины. Но ни одну не узнал. Что значит ракурс! Пшиша (высшая точка Архыза) тоже не нашел. В общем-то, они не высокие (это вам не Безенги), но выглядят все равно внушительно. Может быть оттого, что еще все в снегах.

В конце маленького подъемчика из снега торчит вешка с надписью: очередной "перевал". Даже не запомнил какой. Но не Черкесский. Решаю все же продолжать идти по этой тропе. За поворотом на снегу расположились трое в камуфляжах, один с ружьем. Бояться нечего -- не бандиты, сразу видно. Да, вот у одного и звезды на погонах. Егеря заповедника. Какая приятная встреча! Странная у них организация: военная -- не военная, не поймешь.

И между нами происходит следующий разговор.

-- Откуда идешь?

-- С Белореченского.-- Оттуда?-- Нет, оттуда, вон из-за того угла.-- Так это не Белореченский, это ты с самого Фишта спустился.

Я прошел не тот перевал, на который шел! Что ж, все загадки вчерашнего дня получают свое разрешение. Снежный купол -- это вершина Фишт, а высоту перевала оценил в 2550 примерно. Так что я поднялся вчера не на 500 -- 600 м как рассчитывал, а на 900 -- 1000.

Воспользовался егерями чтобы запечатлеть собственную персону. А они воспользовались ценными сведениями о том, что вчера и сегодня я не встретил ни души: облегченно вздохнули и решили что можно поворачивать назад.

А где же Черкесский перевал? Да вот он мы на нем сидим иди по нашим следам по борту вниз не спускайся утонешь хорошо но вы меня не ждите я медленно иду все равно от вас отстану.

Егеря действительно быстро скрылись из виду. Я не спешил за ними. Через полчаса появились первые деревья. Высота была 1800 м.

20 мая 2002

Из зимы в лето (Адыгея)

Кто читал вторую книгу из Хроник Нарнии - Лев, Колдунья и Платяной Шкаф тот помнит быструю смену времен года. Сначала была беспробудная зима. Ее создала Белая Колдунья.

А что, о дети, было потом?

Потом произошло загадочное явление, в которое не все даже сразу и поверили. Ну там сначала приехал Дед-Мороз. У меня его не было, честно скажу. А вот потом...

Из зимы со скрипящим непроминающимся снегом ты вдруг попадаешь в раннюю весну. Снег перестает быть жестким, раскисает. Ты начинашь в него проваливаться. Вокруг деревьев появляются проталины -- и они огромные, по деревьям. Большие стволы -- и проталины соответствующие. Потом начинают появляться поляны на которых сошел снег. Но они быстро исчезают, и снова снег... Но он все равно уже мартовский, и видно, что он обречен. Но вот наконец проталины, покрытые прошлогдней желтой листвой, занимают все больше места. Наконец, это уже не проталины, а сама земля, и снег -- лишь островками. Но вот исчезает и он. Невольно поднимаешь голову кверху. Но нет -- деревья еще голые. Листвы нет. Начинается дождь. Первый теплый весенний. Радуешься ему: все существо ждет лета. Прячешься под пихту. Хорошо. Но вот и кончился дождь. Проглядывает солнце. А, вон там, впереди, уже зеленая листва появилась. И вот ты уже в зеленом лесу. Поют птицы, где-то тут ручей шумит. Появляется позеленевший подлесок. Кустарник вдруг становится огромным, мешает идти. И тут понимаешь, что зимы -- зимы-то уже нет.

У нас в России это занимает несколько месяцев. На южных склонах Кавказа у меня все это заняло примерно 10 часов. Всего 10 часов -- попасть из зимы в лето. Пережить то, что пережили герои Хроник Нарнии.

Май 2003 г.

НЕНСКРА

В 1988 мы с Мариной и 4-летней Алисой сделали небольшой поход по Приэльбрусью и Сванетии. Всего 8 дней, но каких! Мы прошли всего один перевал (Чипер-Азау, 1А, 3200), но зато спустились с ГКХ по Ненскре, по которой никто из туристов обычно не ходит, поскольку путь до с.Чубери тяжел и длинен -- 50 км. Туристы, перейдя Чипер-Азау, проходят совсем немного и переваливают через южный отрог ГКХ Штавлер (пер.Басса, 1А) чтобы выйти в ущелье Накры, которая гораздо короче Ненскры (10 км) и не доходя до конца которой, на Юж. приюте Накры, можно сесть на идущий с плановиками вниз автобус. Так было тогда. В общем, прошедших ущельем Ненскры очень мало.

В Приэльбрусье стояла хорошая погода, на третий день мы перешли Чипер-Азау и спустились до травы. Когда стемнело, в лунном свете снизу из ущелья стали подниматься облака. Потом они исчезли, и луна снова засветила на полную катушку. Я проснулся ночью и увидел что-то светлое под тентом, по периметру палатки. Лунный свет, как хорошо, значит небо чистое -- подумал я и потрогал освещенную луной траву. Это был снег!

Снег шел весь завтрашний день, и мы стояли. На следующий день пошли. Через 100 м по высоте (на 2500) снег перешел в дождь. Всего непогода продолжалась 3 дня, третий день с перерывами. Потом постепенно установилось. Ущелье Ненскры можно назвать полосой с разнообразными препятствиями.

Была полоса метров 200 где тропа исчезла и прямо в воде стояли огромные камни по 2 -- 3 м высотой. Я без рюкзака забирался на очередной камень, потом Марина подавла мне рюкзаки, Алису, и забиралась сама, так же и спускались. Эти 200 м проходили часа три.

Было место, где сошлись сразу четыре ручья с борта, образовав настоящее болото.

Были места, где тропа совсем изчезала на каких-то "каменных глетчерах" и приходилось осторожно и наощупь спускаться.

Сама тропа было ныряющая -- часто шла не ровно, а круто набирая и теряя высоту, то высоко над рекой, то у самой воды.

Было место ночевки в такой воде, что утром на разведение костра (были все мокрые) ушло часа три.

Были полосы поваленного лавинами леса (дело происходило через полтора года после Зимы Больших Лавин в Сванетии). Хорошо еще, если это были пихты в два обхвата, переломанные на высоте метра 3 от земли: под ними свободно можно было пройти. Но это могли быть и березы. В одном месте нам пришлось перелезать через березовые стволы в 1 -- 1.5 м от земли и через каждый из них мне надо было переставить Алису. 100 м таких барьеров проходилось не меньше получаса. (Прекрасное упражнение для пресса!)

В одном месте дорогу перегородил свежий селевой желоб -- гигантская змея, спускающаяся откуда-то сверху. Мы в нем чуть не увязли. Полужидкая грязь затягивает как болото. Перейти 100 м этого потока оказалось невозможно. Пришлось подниматься выше и искать прохода там. Этот сель отшвырнул реку к противоположному берегу, заставив ее образовать глубокую излучину и затопить там участок леса. Деревья в этом лесу успели лишь пожелтеть, но не засохнуть (дело было в конце августа, там еще все зеленое). Я решил, что сель сошел не больше месяца назад.

Ну и наконец уже внизу мы заблудились. Тропа очень постепенно стала непроходимой. Как ни ломило, пришлось возвращаться.

Вечером предпоследнего дня оказались в на редкость уютном лесном уголке. Сил идти дальше нет, но есть ли вода? Я пошел ее искать и обнаружил в 100 м ручеек. То-то была радость! Но когда на костре что-то сварилось, сил уже хватало только на то, чтобы поднять глаза и посмотреть на звезды. Ни руки, ни ноги не шевелились.

В 4 часа следующего дня увидели грузовик, который довез нас до Чубери, а потом и до Зугдиди. Оказалось, он приезжает 2 раза в неделю, так что нам повезло. А на следующий день были уже в Сухуми. Когда в детском парке в Сухуми совершенно счастливая Алиса крутилась на маленьком чертовом колесе, поняли: вот что нужно ребенку. А совсем не горы.

Июнь 2002 г.

ОПУСЫ РАЗНЫХ ЛЕТ

Пение похабных песен омолаживает голос

Я часто слышу откуда-то из-за стенки, а может быть из-за потолка, мужской голос. Я не представляю, в какой квартире он обитает, и никогда не мог отождествить этот голос ни с одним из знакомых мне в лицо обитателей подъезда. Но голос этот – факт моего существования, так часто я его слышу. Он всегда чем-то недоволен, кого-то ругает или отчитывет, всегда раздражен, ищет ссоры. И всегда-то он гнусавый, со сварливыми интонациями. На вид ему, так сказать, лет 60 или почти. Я иногда думаю: кто же может жить рядом с таким типом? Но ответствующих голосов почти не слышно, и вот мне кажется: может, это сумасшедший, а все, кого он ругает – плоды его воображения? И ведь что странно. Он никогда меня не раздражает, как может раздражать, скажем, громко включенный телевизор, или, того хуже, поп-музыка. Наоборот, со звуками этого голоса в меня входит что-то успокаивающее, хотя объяснить этого я не могу. Может быть, он несет в себе уже опочивший дух Великой Эпохи – эпохи коммунальных скандалов и безраздельного господства старших, и оттого так сладостны эти гнусавые интонации? Но вот недавно, в седьмом часу вечера, когда вообще-то трудно что-либо расслышать из-за стенки, я-таки услышал, как Голос за Стенкой пел похабную песню шестидесятых Опа, опа! (Слова этой песни настолько не для женских ушей, что не может быть и речи о том, чтобы их здесь напоминать. Кто не помнит или не знает – тем лучше для

него). И вот что удивительно. Голос был бодрым, мелодичным, сварливых интонаций не было и следа, и на вид ему было не более сорока. Вот какие чудеса может сделать с нашим голосом пение похабных песен!

Петров и СолженицынОт Петрова уходила жена. Она уходила с двумя детьми, которых он очень любил. Он думал, что не переживет разлуки с детьми, но потом понял, что с женой им будет все-таки хорошо, а потом, она увезет их в Америку, и они выучат там английский, и тем обеспечат себе кусок хлеба на всю оставшуюся жизнь, даже если вернутся в Россию. А если не вернутся – так тем лучше для них же. Ведь то Америка, а то Россия. Он даже подумал, что и сам мог бы еще жениться на другой женщине и завести от нее другого ребенка. И вот ночью, во сне, ему явился Солженицын. Он гневно тыкал в Петрова пальцем и страшным голосом кричал: "Предатель! Ты – предатель собственных детей!"

Неудачное доказательство Однажды я рассказал Оле про случайную встречу во дворе со своей знакомой Полиной. При этом я сказал зачем-то (на самом деле затем, чтобы Олю подразнить) что Полина очень красива. Оля стала ревновать, и так серьезно, что я раскаялся, и, чтобы ее успокоить, стал рассказывать о своем настоящем отношении к Полине и до какой степени между нами ничего не было. Если бы однажды вечером, – сказал я, – часов так в 11, раздался звонок в дверь, и я открыл бы ее, дверь, и увидел на пороге Полину, то: "Чем могу, сказал бы я, о, проходите, проходите, вы же совсем вымокли, можете даже раздеться и просушиться, но что случилось, не молчите ради Бога, скажите наконец что-нибудь, а то я начинаю пугаться. Аркадий, простите меня ради всего святого, говорит Полина, осторожно дотрагиваясь до моего плеча, но я хочу сегодня переночевать у вас, мне это вы себе не представляете как нужно, а у меня никого ближе вас нет, то есть ближе вас никто не живет, я хочу сказать, а муж как раз уехал, так что он не в счет. Только не осуждайте меня, если бы вы знали, до какой степени вы мне сегодня ночью нужны, вы бы меня не осудили." Если бы такое однажды случилось, и я такое однажды услышал, сказал я Оле, то тут я, наверное, действительно не устоял бы. Но мои слова Олю почему-то не успокоили. Кажется, она совсем не поняла моей логики. Я думаю, это называется reductio ad absurdum, а Оля ничего такого не знает, и поэтому ей так тяжело что-нибудь доказать.

СимбиозСегодня в школе я увидел А. Она была потрясающе хороша: без косметики, а брюки в клетку. Я ей принес сочинение Выборы, и она, даже не прочитав его, сразу сообразила, что название должно быть Голос за счастье Родины. Я удивляюсь, до чего точно она угадала. Именно так и должно называться мое сочинение, старое-то название было никуда. А теперь оно звучит и смотрится ну совершенно по-другому! Заиграло яркими красками, можно сказать. Это как генерал Горбатов написал мемуары, а Твардовский им название придумал, и теперь все зачитываются. Даже отдельным изданием потом вышли. И Горбатову хорошо, и Твардовскому. (То есть я хочу сказать, тогда было хорошо, сейчас им, конечно, уже все равно). Может, и у нас с А. так получится? Я буду сочинения писать, а она к ним названия придумывать, а вдруг и нам тоже от этого лучше станет?

Три года спустя. Отупение

Почему я не могу писать, как раньше, почему? Неужели я так отупел? Ответ: ……………………………………………………………………..

(15.12.98)

Ореховый бульвар

Вчера я узнал, что моя знакомая С. живет на улице Ореховый бульвар. В этом названии мне сразу почудилось что-то странное, что-то даже настораживающее, и, заинтригованный, я всю ночь

просидел на кухне, раздумывая над превратностями судьбы, кои отражаются иногда в названиях наших улиц. Много счастливых и плодотворных соображений посетило мою голову, некоторыми из них я и спешу поделиться с читателем. Прежде всего, в каком смысле этот бульвар – Ореховый? В том ли смысле, в каком липовая аллея – липовая, или же в том, в каком ореховый шкаф – ореховый? Когда я говорю, что липовая аллея – липовая, я не имею ввиду, что тут какое-то надувательство или обман. Просто на этой аллее растут липы, только-то и всего. Так вот, если бульвар – ореховый именно в этом смысле, то тут мы сразу должны ожидать присутствия на нем – ну не то что бы ореховых зарослей или рощ – но хотя бы одного кустика ореха. Но мне как-то не верится, что в Москве можно найти хоть один ореховый куст, хотя бы даже и на улице с таким названием. И нам ничего не остается, как только отбросить это предположение, каким бы простым и естественным оно ни казалось. Теперь обсудим гипотезу орехового шкафа. Вообще я думаю, что в каком-то смысле это гипотеза номер один. Знаете, есть такая игра в ассоциации? Вы говорите слово, а собеседник должен, не думая, назвать другое. Говорят, что таким способом можно узнавать тайные мысли и желания других людей. Причем до такой степени тайные, что сами их обладатели могут и не подозревать о них. Так вот, если вы скажете слово "Ореховый", то не менее 7 человек из 10 радостно выпалят вам в ответ "Шкаф!". (Как я понимаю, по мысли психологов это указывает на то, что иметь ореховый шкаф у нас гораздо больше желающих, чем жить на Ореховом бульваре, хотя немногие готовы в этом сознаться). Итак, что же мы можем сказать по поводу орехового шкафа? А то и можем сказать, что бульвар ни в коем случае не может быть ореховым в том же смысле, что и шкаф. В самом деле, не можем же мы предполагать, что стены домов сделаны там из орешника, а не из бетона, алюминия, пуленепробиваемого стекла или других современных материалов! И мы с сожалением, как выражались наши французские прабабушки, видим себя вынужденными отбросить и эту нашу гипотезу. После утомительного анализа небольшая пауза возвращает моей немного слишком уставшей голове ее способности, и сама собой приходит простая, как яйцо, мысль: на этой улице торгуют орехами! Но нужно быть честным: тут мы ничего не имеем права утверждать a-priori. Конечно, надо сначала побывать на этой улице, а потом уже и утверждать что бы то ни было. Так что, строго говоря, эту гипотезу надо законсервировать до лучших времен. Но тут я должен признаться, что гипотеза эта не нравится мне своей, так сказать, эфемерностью. Ведь это только раньше какие-нибудь каретники сидели в Каретном ряду до скончания века: менялись околоточные и квартальные, менялись полицмейстеры и обер-полицмейстеры, цари менялись – а каретники все сидели в своем ряду. В наши-то дни совсем не то: сегодня торгуешь, а завтра не заплатил милиции как следует – и проваливай. Так что я бы и вовсе отбросил эту гипотезу как эфемерно-несостоятельную. И здесь откуда-то из глубин подсознания всплывает эффектная формула: pазделать под орех. Но тут мы сразу должны признать, что такая гипотеза поставит гораздо больше вопросов, чем разрешит. Кто и кого разделывал, за что разделывал, и наконец, почему именно здесь разделывал? Что же это за место такое? Может быть, здесь и сейчас разделывают?! Как-то не хочется в это верить, так что мы отбрасываем и эту нашу гипотезу. На этот раз не только без сожаления, а напротив того, с тайной радостью. И вот мне как-то смутно начинает вспоминаться, что один мой знакомый почему-то называл этот загадочный район Москвы Орехово-Бамбуково. Раньше я воспринимал это словосочетание как просто очередную его шутку, но теперь склонен видеть в нем глубокий смысл. Дело в том, что у Орехов ничуть не больше права войти в историю московских улиц чем не есть на это права у Бамбуков. Это только кажется, что первые – здесь, а вторые – где-то в тридесятом царстве. На самом деле ни тех, ни других в этих местах в упор, так сказать, не видно. В этом и состоит, наверное, смысл названия этого района. Так же должно обстоять дело и с бульваром. Наконец-то я понял потаенный смысл его имени! Потому-то он и Ореховый, что никогда никаких орехов здесь и духу не было. Никогда не было, а сейчас еще меньше есть. Именно по причине полного и тотального отсутствия здесь физических или метафорических орехов в какой бы то ни было их форме и носит эта улица имя Орехового бульвара! Гениальная догадка сия осенила мою голову уже под утро. Я подошел к окну, окинул недремавшим еще оком спящую пока улицу академика Челомея и... еще одна догадка, родная сестра первой, пришла присоединиться к ней. Ну конечно! Никогда академик Челомей не жил и не работал на этой улице, никогда нога его не попирала камней ее! Скажу больше: маститый ученый даже не подозревал о существовании нашей бедной улицы, поскольку и появилась-то она на свет божий уже после его смерти. Это-то самое обстоятельство – полная непричастность нашей улицы к каким бы то ни было фактам из жизни академика Челомея – и отражено в ее названии. Тринадцать лет несформулированный вопрос бередил мое подсознание. Долгих тринадцать лет шел я к этому открытию...

(24.12.98)

Обобщенный закон Бойля-Мариотта

Недавно А. призналась мне, что в школьные годы хорошо знала физику и даже имела по ней пятерку. Мне было так трудно в это поверить, что я попросил, в доказательство, рассказать мне что-нибудь из программы. А. сначала отнекивалась и говорила, что сейчас уже все забыла, но потом все-таки, видя, что я могу ей и не поверить, напряглась и почти вспомнила закон Бойля-Мариотта. При этом труднее всего ей было воспроизвести как раз название этого закона, так что, честно говоря, пришлось ей подсказать. Но суть как раз она изложила хорошо. В общих чертах конечно, без подробностей. Но подробности, по-моему, не так уж и нужны. Главное – общее понимание. Ведь физика – наука о самых общих закономерностях, так я понимаю. Почти как философия. Недаром многие физики легко становятся философами. То есть, я хочу сказать, раньше становились. Сейчас все больше на рынок идут торговать. Такое время, куда денешься. Но какова А.! Как ловко она все это изобразила! В ее формулировке появились даже как бы новые нюансы этого, как мне до сих пор казалось, хорошо известного закона. Продолжая размышлять над этими нюансами, я вышел на широкую дорогу научных обобщений. Тут все дело, как мне кажется, именно в степени абстракции, до которой удалось подняться А. В таком виде закон Бойля-Мариотта годится для описания уже не только физических тел – каких-нибудь там жидкостей или газов, кому они теперь нужны! – но и таких тонких субстанций как, например, творческие процессы у высокоодаренных личностей, или взлеты и падения человеческих судеб на лихих поворотах истории. Вот до чего можно дойти, если отрешишься от так свойственного нашей школе и академической науке вообще догматизма. Итак, я постараюсь как можно точнее сформулировать то, что теперь, как мне кажется, мы уже имеем полное право называть обобщенным законом Бойля-Мариотта:

Любое увеличение чего бы то ни было почти всегда сопровождается уменьшением чего-либо другого, причем произведение участвующих в процессе величин остается приблизительно постоянным.

Такая формулировка широко известного закона вызовет, конечно, чувство протеста у тех, кто не вполне еще избавился от догматизма. "Как же быть с известными формулами, – скажут они, – которые оставили нам в наследство гении, принадлежащие человечеству? Ведь они (формулы) оказываются в полном и вопиющем противоречии с тем, что вы пытаетесь выдать за открытый вами закон." Ответ на это может быть только один:

Гении ошибались.

В самом деле, наш закон позволяет мгновенно установить абсурдность таких известных и, казалось бы, глубоко справедливых высказываний, как "Лучше меньше, да хуже", "Лучше больше, да лучше" и т.п. Так ведь не бывает никогда, и наш закон дает возможность сразу это почувствовать. Он позволяет сбросить груз косности и избавиться от вредного прожектерства, понять многие до сих пор не объясненные явления, или, лучше сказать, феномены. Чтобы окончательно рассеять сомнения на этот счет, приведу пример из собственной творческой практики. Я никогда не мог написать много высокохудожественных произведений за один присест: всегда получалась какая-нибудь половина – четверть, а то и того меньше. Все бы ничего, но произведений получалось мало – счетом штуки три в месяц, так что если бы мне платили за них в каком-нибудь сумасшедшем издательстве, то не знаю, хватило ли бы и на хлеб насущный. Но вот как-то Л. посоветовала мне писать побольше. Отличный совет, я сразу оценил его! И как мне это раньше самому в голову не приходило? В тот же вечер я горячо принялся за дело: загодя включил компъютер, ну и все как полагается. Но меня ожидало разочарование: сколько ни вперял я взоры в синий экран монитора, ни одна вдохновенная идея не пожелала осчастливить меня своим визитом. Не помогли и обычные приемы, с помощью которых до сих пор всегда удавалось поднять, научно говоря, градус творческого настроя: встать, пройтись по

комнате, лечь, опять встать, включить и выключить телевизор и т.д. Не помогли даже более сильные средства. Все впустую! Наконец, я понял, что пытаясь увеличить количество произведений, я вынужден идти на снижение их художественности, а это, в свою очередь, наталкивается на внутреннее сопротивление, так что произведение (в математическом смысле) этих величин – количества и художественности – остается все время примерно постоянным. И ничего тут не попишешь, природу, как говорится, не обманешь: таковы ее непреложные законы. До открытия мною и А. обобщенного закона Бойля~Мариотта я бы долго еще не мог постичь истину, теперь же она была вся как на ладони. Это ли не иллюстрация справедливости и жизненности того, что утверждаю я страницей выше! Читатель, наверное, заинтересуется еще, почему мы сохранили за законом прежнее название, добавив лишь слово обобщенный, а не назвали его, как полагалось бы открывателям, своими именами, т.е. законом Веселаго – Хруничевой. Ответ: лишь глубокая наша с А. скромность (впрочем, скажу по секрету, А. до сих пор и не подозревает, что стала соавтором настоящего открытия) не позволяет нам поступить таким образом и, напару со стариком Кантом, категорически повелевает оставить за вновь открытым законом то название, которое и находит читатель в заголовке, воздав таким образом должное скромным подвижникам науки прошлого столетия, сделавшим первый шаг на пути к истине.

Преимущество прозы перед поэзией

У прозы перед поэзией есть по крайней мере одно неоспоримое преимущество: она хуже запоминается. А это дает вам уверенность в том, что ваш собутыльник-прозаик не станет читать вам своих произведений. Такой уверенности у вас, конечно, не будет, если вы посадите за свой стол поэта. Судите же сами, что больше вам по сердцу: проза или поэзия.

Я и Пушкин

Я отличаюсь от Пушкина только тем, что пишу прозой, а он писал стихами, а больше между нами никакой разницы нет.

Новая ступень исполнительского искусства

Сегодня мои дети, как обычно, отдали дань ссоре. Я прислушивался к их перебранке из соседней комнаты, и мысленно отдавал должное выразительности интонаций, с которыми они старались доказать друг другу одно и то же. И в то время как голос старшей дочери по обыкновению брал верх, а реплики младшей становились все реже и короче, я вдруг обратил внимание на странное обстоятельство: перебранка шла на фоне непрекращающейся игры на пианино, причем звучало "Рондо в турецком стиле" Моцарта, а это – из репертуара старшей. Оно звучало в хорошем темпе, без единой запинки, громко и выразительно, в то время как сама она трещала не умолкая, и уже не давала сестренке вклеить ни словца. "Или младшая освоила "Рондо", что совсем невероятно, или старшая поднялась на такие высоты исполнительства, что просто фантастика", – подумал я и подкрался к двери, чтобы установить истину. Подтвердилось последнее. Меня заметили, и мне не осталось ничего, кроме как выразить вслух свое восхищение.

Корректный анализ благосостояния

Однажды я посочувствовал М. в том, что у него есть дача. М., однако, не принял моего сочувствия, указав на полное отсутствие на этой даче какого-бы то ни было огорода. Это позволило мне скорректировать свой взгляд на вещи. Конечно, отсутствие дачи и отсутствие огорода следует рассматривать как отдельные блага. Тогда получается, что из трех благ – отсутствие дачи, отсутствие огорода и отсутствие машины – у М. есть только одно, а у меня – все три.

Сила логики

Я часто задавался вопросом, почему зимой у нас в ларьке пиво всегда такое теплое? И вот недавно я, кажется, постиг истину. Причем помогла мне в этом сила собственной логики. Я наконец не поленился измерить его температуру (прикладывание ладони к бутылке – лучший для того способ) и нашел, что она составляет градусов 30. Такая температура бывает у пива в жару летом, если его не ставят в холодильник. После этого стало как божий день ясно, что пиво в холодильнике и не ночевало. А раз так, оно должно приобрести температуру окружающей среды, – логично заключил я. Но это же значит, что в ларьке – 30 градусов! А при такой температуре продавщица должна представать моему восхищенному взору в купальнике или по крайней мере в чем-то сильно декольтированном. В действительности же ничего подобного не наблюдалось: продавщица у нас всегда в свитере!

Эти силлогизмы позволили мне увидеть истину во всей ее неприкрытой наготе:

Пиво в нашем ларьке подогревается специально!

Я еще раз обращаю внимание читателя на то, что к этому выводу меня привела лишь сила логического мышления, поскольку никаких приспособлений для подогревания пива в нашем ларьке я никогда не замечал. Думаю, в этом пункте читатель мне поверит. Такова сила логики.

Билл Гейтс

Опять были странности с Wordом в конце я заметил что исчезли textboxы в переводе - они в начале не без содрогания увидел я что нет их и в оригинале закрыв то и другое увидел я что в оригинале они появились, но в переводе - нимало не я стал перетаскивать мышью - и получилось причем сами вскочили на место как будто его помнили (чудо чудо). Потом я установил View\Online Layout дабы сделать окончательные исправления, а вернувшись в Normal с уже тоской увидел что они исчезли снова Но на этот раз я заметил что почему-то в режиме Online Layout они-таки есть, хоть и искаженные. Пришлось все повторить. В общем в конце я манипулировал затаив дыхание. Я думаю что продукты Microsoft напоминают неразорвавшиеся бомбы, а мы пользователи - саперыкаждое движение надо заранее продумать малейшая неточность - и последствия могут быть ужасныWord - очень полезная программа, а Билл Гейтс - очень хороший человек. Он дни и ночи не спит и все думает - Как бы потрафить пользователю.

Пасхальные яйца

Сегодня, откушав пасхальных яиц у моего приятеля Т., я наконец осознал преимущество неосвященных яиц перед освященными: последние можно поедать только после 12 ночи, тогда как первые поедаются в любое время суток, при любой, так сказать, погоде. Открытие сие явилось для меня в какой-то мере откровением.

Белая ночь в Петербурге в компании Потемкина и Чернышевского

В Петербурге во время белых ночей все люди -- немного братья и сестры.

Потемкин

В тот год мы с Алисой и Алиной поехали в Петербург на несколько дней, и остановились в гостеприимной квартире Миши Щиченкова на улице Чайковского, в трех минутах от перекрестка с Литейным проспектом. В один из вечеров, дождавшись, когда дети заснут, я потихоньку выполз из квартиры. Был первый час ночи, и улица Чайковского, в неверном свете загадочнойбелой ночи, являла почти фантастическую картину: как будто нарисованный городской пейзаж, причем и художник, и город живут уже лишь в смутных воспоминаниях человечества...

Я пошел в сторону Литейного и через две минуты был на правой сторонеулицы у входа в знакомый подвальный магазинчик под греющей душу вывеской "24 часа". Купив не помню что, я комфортно расположился у входа в магазин, и весь отдался созерцанию такой знакомой улицы Чайковского.Так и не знаю до сих пор, чего было больше в открывшемся, так сказать, пейзаже -- фантастики или романтики. Темно-красный ряд домов, темная же зелень бульварчика, все-таки необычная для северного и каменного Петербурга, светозарная синева небес. Все вместе составляло картину, от которой не оторвешь глаз в течение долгих часов, но ведь скоро все это станет светлеть, светлеть -- и исчезнет насовсем в свете наступившего дня.

Неожиданно ко мне обратился прохожий. Собственно, это был покупатель,вышедший из магазина. В руках он держал открытую банку маринованныхогурцов. "Хотите огурчика?" -- протянул он банку в моем направлении.Я принял, и мы разговорились.

О чем говорилось, не помню. Кажется, о туризме, о Якутии, и другихромантических вещах, что так вяжутся с необычностью картины и ситуации.По тротуару подошли двое мужчин и как-то естественно вступили в разговор. В какой-то момент первоначальный собеседник с маринованными огурцами откланялся, и мы остались втроем.

Один, лет за 40, небольшого роста и коренастый, отрекомендовался Потемкиным. Не помню, назвался ли он по имени. Другой был молодой, лет 25, человек, внешности довольно примечательной: стройный, высокого роста, смуглое слегка скуластое лицо. Черные волосы, сильные, как конский хвост,были перехвачены на лбу ленточкой и прекрасно гармонировали с голубой

курткой. Этот отрекомендовася Чернышевским, причем категорическиотказася назвать свое имя. Так они и остались у меня в памяти -- Потемкин и Чернышевский.

Пришла пора сообщить читателю всю правду: они были слегка пьяны. Вторая же часть правды состоит в том, что пьяны они были именно слегка, и именно в той кондиции, когда с человеком легче всего общаться. Чернышевский оказался студентом института культуры, приехавшим в Питер аж с Чукотки. Часть крови, текущей в его жилах, была кровью чукчей, что, наверное, и объясняет некоторую скуластость его примечательного лица. Сейчас у него была сессия, развивающаяся по какому-то непонятному сценарию, и он вкушал отдых, который может предложить только ночной Петербург.

У Потемкина был маленький брезентовый рюкзачок образца приснопамятныхшестидесятых. Оказалось, что там -- книги на продажу. Их было всеготри или четыре. Я выбрал одну -- стихи Батюшкова. Потемкин назначил смехотворную сумму -- пятнадцать рублей, и добрсовестно отсчитал мнесдачу. Вырученные деньги Потемкин тут же отдал Чернышевскому, и тот сбегал в ближайшую аптеку, принеся оттуда две ампулы со спиртом. Тут же они и были выпиты, по отработанной технологии. (Уже потом мне сказали, что аптекарский восьмирублевый спирт -- любимое лакомство петербургских алкашей, только для употребления оного прямо из ампулы нужна некоторая сноровка).

Проговорив с полчаса, мы неспеша поплыли по Чайковского в сторону Фонтанки. Начинало хотеться пива. По Литейному, наперерез нам, тихо двигались двое молодых людей с пивом в руках. Почему-то мне показалось, что это брат и сестра. Он были почти школьного возраста. Радостно поднятые руки и приветственные крики обеих наших компаний не оставляли сомнения в том, что молодая парочка -- хорошие знакомые Потемкина и Чернышевского.Пивные бутылки поплыли по кругу. Простояв минут пятнадцать на перекрестке, мы продолжили свой путь: они -- по Литейному, мы -- по Чайковского.

Отпустив паузу, я спросил Потемкина и Чернышевского, кто эти молодые люди. Ответ был: мы впервые их видим. Объяснение ситуации, которое дал Потемкин, мне хочется напечатать жирными буквами и обвести в рамку.

В Петербурге во время белых ночей все люди -- немного братья и сестры.

Мы продолжали двигаться по Чайковского, и Потемкин рассказывал проэту улицу и ее историю. Рассказывал и про пересекающие переулки. Слов не помню, лишь выплывающие из утреннего света громады зданий. Одно, впрочем, запомнилось. На отрезке между Литейным и Фонтанкой -- зеленый дворец в стиле Екатерининского барокко. Это здание до 1917 года было Австро_Венгерским посольством.

В какой-то момент Чернышевский совсем "забалдел". Потемкин понял, что

он вот-вот рухнет, и предложил устроить ему ночлег. Мы зашли в ближайшуюподворотню. В отличие от многих петербургских дворов, здесь былвнутренний сквер с деревцами, травкой и столиком посередине. Мы селиза столик. Чернышевский положил голову на руки, да так и отключился.Мы с Потемкиным переглянулись: клиент готов. Тихо встали, мысленнопопросили у Чернышевского прощения, и через арку вышли на Чайковского.

Тут Потемкин развернулся во всем великолепии (кстати, оказалось, чтос Чернышевсим они друг друга никогда не знали, а познакомились лишьчаса за три до того, как встретили меня). Он показал себя блестящимзнатоком Петербурга. Он мог рассказать чуть ли не о каждом здании.Мы шли по набережной Фонтанки, и он предложил мне показать маршрутАзефа на явочную квартиру. Я согласился. Долго мы лавировали в прилегающих к Фонтанке петербургских дворах. Наконец, оказались во внутреннем дворе, наглухо, как и все петербургские дворы, отгороженномот внешнего мира. Посреди внутреннего сквера возвышалось странное сооружение -- лишь крыша торчала над уровнем земли. Вот, -- показал Потемкин на это здание. Здесь большевики печатали свою литературу. Что, впрочем, не мешало и черносотенцам печатать свою здесь же. Хозяин жил по принципу "Деньги не пахнут".

Потемкин показал мне и место, где когда-то была явочная квартира Азефа.Ушли мы оттуда другим путем: Потемкин филигранно знал все эти арки,подворотни и ходы между ними.

Был уже седьмой час утра. Первые лучи солнца легли на улицы. Потемкин шатался, и я испугался, как бы меня не замели вместе с ним, что в мои планы совсем не входило. Каюсь, я был как предатель. Но что поделаешь? Решение было принято: очередной визит в подворотню -- и я оторвался от Потемкина.

Я шел по залитому первыми утренними лучами Петербургу, и не мог тогда еще представить, что Господь подарил мне одно из самых прекрасных впечатлений в моей жизни...........................................................

Год спустя я оказался в Петербурге. Тоже в июне, тоже белые ночи. Холодное серое небо, холодный ветер, и никаких чудес.

21 июня 2004 г.

ОСТРОВ ВАЙГАЧ

Вот так история, Семен Данилович, вот так рассказец.

С.Соколов, Школа для дураков

Когда я вернулся с перегона, один человек – звали его Саша Зильберг, сам он много жил на Севере, был отчасти художником, а впоследствии издал толстую книжку стихов, так что, можно сказать, сам не был чужд изящной словесности –так вот этот человек долго советовал мне написать то ли рассказы то ли как бы дневник этой моей опупеи. Но я бы молод, глуп, ленив (сейчас вижу с cожалением, что из этих трех качеств имеет тенденцию исчезать с возрастом лишь одно), и конечно этого не сделал.

Но вот недавно попался мне в руки удивительный сборник рассказов В.Конецкого. Увидев упоминания знакомых мне мест, и даже одной знакомой фамилии, я грешным делом помыслил: "Чем, ну чем я хуже Конецкого?" Ответ пришел сам собой и звучал примерно так: "А много чем, дорогуша." Но было поздно: писательский зуд уже овладел мной, и, долго не думая, я схватился за первую тему, которая посетила мою голову.

Ребусы Острова Вайгач10

Впечатления попавшего сюда путешественника несколько отличаются от тех, которые тот же путешественник мог бы получить – ну, например, на Кипре. Если пойти бродить по берегу, можно наткнуться на большой его участок, разрытый наподобие карьера. Перегонщики рассказывают по поводу этого карьера байку, смысл которой в том, что до войны тут были оловянные рудники. Глухое подозрение, однако, закралось мне в душу: руду-то отсюда как вывозили? Неужто на самолете? Навигация в тех местах была тогда месяца три в году, не больше.

Ну Бог с ним, с карьером, обратимся к другим достопримечательностям острова. Выбор, впрочем, здесь невелик. А именно, имеется кладбище. Основная его особенность – почти полная деревянность, и, если можно так сказать, непосредственность, с которой могилки оформлены. Вместо памятников обычно 10 Этот кусок тундры лежит на полпути между Архангельском и Диксоном и оказывается единственной стоянкой на всем этом пути. Описание природы, задевающих за голову туч и проч. – см. у В.Конецкого.

нарты, перевернутые вверх полозьями. (Я так понимаю, что пережившие покойника как бы хотят этим сказать: "Этот свое отъездил!", но читатель не обязан с этим соглашаться.) На могиле моряка лежит круг, из которого уже солома лезет, а могилу летчика украшает большой – но все-таки деревянный –-пропеллер. (Прямо как нынче в нашей многострадальной стране: кто с чем дело имеет, тот это и имеет. Например, банки с деньгами дело имеют, их и имеют. Так и здесь: кто с чем при жизни дело имел, тот это после смерти и заполучил.)

Но есть один памятник, резко выделяющийся среди остальных. Это – большая каменная (!) стелла, которая доносит до пытливого потомства всего два символа: пятиконечную звезду и год – 1943. Вот эта-то стелла и представляет собой основную загадку острова, главную его, так сказать, интригу. В месте этом обычно травят следующую байку. (Вообще скажу, что травить байки – удел исключительно комсостава. Матросы и мотористы выступают тут как раз в роли слушателей.)

В один прекрасный день 1943 г.заключенным, работавшим на оловянном руднике (да, вот на том самом, в-о-о-он на том), надоела их собачья жизнь, и они подняли бунт, момент же для этого выбрали отнюдь не какой попало, а когда в бухте Варнека11 стоял на якоре какой-то вполне приличный пароходик. Перебив охрану (прах которой как раз и покоится под стеллой), лихие зэки захватили пароходик, перебили (на всякий случай?) весь экипаж но... но тут как раз и начинаются разночтения. Почти в любой версии из всего экипажа был оставлен в живых один человек, но должность его чудесным образом совпадает с должностью рассказчика. То есть если байку травит стармех, то в живых был оставлен стармех (а кто бы им запустил машину!), если радист, то – радист (а кто бы сообщил немцам об этом судне!) и т.д.

Окончание истории так же трагично, как и вся война. Зэки рвут на Запад. В самый критичный (уж конечно!) момент, чуть ли не на траверзе Мурманска, когда все взоры уперты в горизонт в надежде обнаружить там идущий им на выручку немецкий корабль (тут я опускаю руки: моя слабая голова не в состоянии понять, зачем они могли быть немцам нужны), их перехватывает пришедший по тайному сигналу радиста наш эсминец. Здесь пункт безусловного торжества радистов и посрамления сторонников стармеховской (а заодно и всех остальных) версии. В самом деле, не мог же тупица-стармех передать радиограмму! Финал: радист (он же стармех) встречает смерть храбрых от руки зэков, эсминец же конвоирует пароходик в Мурманск, где всех их благополучно и расстреливают.

(Мое послесловие: степень неправдоподобности этой истории может сравниться только с непререкаемостью свидетельствующих в ее пользу мат/вещ обстоятельств, кои зрел я собственными глазами.)

...Воздевая взоры в беспросветное северное небо, озирая неприветливый край сей затуманенным оком и втайне помышляя о низком, моряк-речник направляет стопы

11 Бухта в Южной оконечности о.Вайгач, защищающая от всех четырех ветров

свои в сторону вожделенного судна, где ждет его стол и койка. Ибо запас достопримечательностей о.Вайгач сим и исчерпывается.

ЛУНИН

Еду сегодня в метро, вижу над дверью, где обычно реклама, черно-белую ксеру.Две фотографии, совсем небольшие, и совсем скромный текст. Посвящено Лунинуи Маринеско. Я только про Лунина прочитать успел -- выходить пора было.

Был во время войны такой "карманный линкор" Тирпиц у немцев. Англо-американцы его панически боялись. То есть буквально делали в штаны при одном лишь упоминании. Конечно и нам он попортил крови не дай Бог. Их конвои, которые шли в Мурманск и Архангельск, подвергались нападению. Самое интересное, что немцыиногда подпускали ложный слух, что Тирпиц готовится к нападению, и этого слуха хватало, чтобы посеять панику. (Кстати, о стратегии использования Бисмарка и Тирпица для "свободной охоты" во 2МВ пишет Калашниковв Сломанном Мече. Но он там не упоминает об обстоятельствах гибели Тирпица. А мог бы!). Именно это, по моему мнению, и было причиной гибели конвоя PQ-17 в июне 1942 года. Командующий конвоем, убояшись Тирпица, дал команду"Рассредоточиться!" (Scatter!). Что и привело к трагическому исходу -- около 30 погибших транспортов. (Но интересно -- из 30 с чем-то судовбыло советских только 2. В живых остались 7. В том числе оба советских. Это один из наиболее ярких случаев "психической атаки" немцев на англо-американцев.)

В 1944 году Тирпиц был торпедирован советской подводной лодкой К-21 под командованием Лунина. Я не очень в этом разбираюсь, но он совершил совершенно страшный поступок. Он прокрался в охраняемую противником акваторию, всплыл, дал торпедный залп, и -- легенда говорит о том что выругался при этом матом -- прежде чем погрузиться, успел сообщить по радио на базу все координаты событий. Не знаю врет легенда или нет, но торпедный залп из надводного положения уже почти равносилен самоубийству, насколько я знаю. Потом больше сутоклежал на дне, пока бомбили эсминцы. С нашей базы сообщили ангичанам, они прислали армаду бомбардировщиков и те Тирпица благополучно добили.

Года три назад я видел фильм. Английский, документальный. О том, как доблестные британские ВВС и ВМФ охотились за Тирпицем. Каких подробностей только не было в этом фильме! Сколько бомбадировщиков такого-то типа принималоучасте в налете, а сколько такого-то. Сколько их прикрывало истебителей, и какого типа. Сколько было сброшено бомб такого-то веса, а сколько -- такого-то , какой был их размер, и во сколько часов и минут они были сброшены. Наконец, намсообщают, что Тирпиц был потоплен доблестной английской авиацией тогда-то и тогда-то. Но почему же эта авиация, которая ну никак не могла с ним справиться, которая совершала на Тирпиц сотни и сотни налетов, и вот ну никак не могла,

а тут вдруг взяла и убила? Та же авиация, те же самолеты, те же пилоты, тот же Тирпиц... Десятки налетов не принесли результата -- и вдруг! Так почему же?!! Нет, ни звука. Про советскую подлодку, смертельно ранившую Тирпиц,ни звука. Это несущественная деталь. Что за два года до гибели Тирпица на него было сброшено столько-то бомб весом в столько-то фунтов и сброшены они быливо столько-то часов и минут -- это да, это существенно, а советская подлодка в этой истории -- это мелкая подробность, которую можно опустить.

Но самое гнусное не это. Англичане -- что с них взять? Не было никакого комментария к этому фильму. Я смотрел и глазам не верил. Но так все и сошло. Ну и вот -- читаю сегодня в метро про Лунина. Оказывается, он торпедировал Тирпица 5 июня 1942 года (!!!). Кто эти люди, которые распространяют информациюв метро? Патриоты, которые хотят рассказать нам нашу историю? Но почему тогда сами так невежественны?

А Лунин -- он работал у нас в Экспедиции СпецМорпроводок Речных Судов. Мне про него старшие товарищи рассказывали. От них все и знаю. Интересно, описано это или нет где-нибудь. Я пока нигде не встечал.

31 мая 2002 г.

Сергей Рахманинов. 3 концерт для фортепиано с оркестром. 1 часть.

Я включил телик, там японская фигуристка каталась под музыку из Второго концерта Рахманинова. Это была лишь "музыка из": куски с разрывами. Но это говорит о популярности -- даже в далекой Японии...

В музыке могут быть ассоциации. Но могут и не быть. Чаще даже их нет. Но нам, простым слушателям, не отягощенным специальными познаниями в музыке, часто бывает хорошо именно так передать свое восприятие.

Я люблю Второй концерт. Когда выступала японка, мне опять пришло что и всегда приходило: первые звуки струнных -- Петербург, зима, что-то очень старорежимное, очень родное, потерянное еще до того, как мы это смогли по-настоящему познать.

И все-таки я больше люблю Третий концерт. Что же я тут слышу?

Здесь "описывается" недосягаемая горная вершина. Мы стоим где-то внизу, и смотрим вверх. Небо затянуто. Несутся серые облака. Вершину все не видно.

Тут надо сказать, что фортепианный концерт представляется обычно как соревнование фортепиано и оркестра. В данном случае фортепиано представляет

облака, оркестр (или группа струнных) -- вершину. И они действительно "соревнуются".

Переливы фортепиано -- это набегающие тучи. Время от времени показываетсявершина -- сквозь просвет облаков виден кусок синего неба -- и на мнгновение показывается сама вершина -- ослепительно-белая и недоступная, купающаяся в синем небе, в этой появившейся дыре среди мрака. Однако она не подавляет -- она просто сама по себе, далеко и независимо от нас.

Набегают облака в виде переливов фортепиано. Вершину то совсем затягивает, то вдруг она приоткрывается. В такой момент сильно и даже чуть-чуть грозно звучат струнные.

...Вот фортепиано как бы ставит точку. Все глухо затянуто. Пауза секунды две. И вдруг, без всякой подготовки или намека -- опять вершина -- гордая и неприступная. Постепенно возвращается утраченная было безмятежность.

...Но вот наступает странный момент. Здесь четко прорисованная картинка. Эта картина всегда так ясно представлялась мне...

Мы видим паровоз, запряженный в пассажирский поезд. Поначалу его колесы пробуксовыают, но вот он начинает двигаться, колесы все быстрее и быстрее, ритм его паровых выдохов все четче и четче. Напряжение нарастает. Наконец мы слышим четкий ритм, мы захвачены этим ритмом, -- это высшая фаза -- паровоз летит, но удары колес начинают исчезать, а взамен появляется длинный гудок скрывшегося за горизонтом паровоза. Гудок затихает вдали, а по путям лишь стелется дым. Этот дым на путях -- фортепианные переливы.

Эта картинка отъезжающего паровоза, медленно набирающих ход колес, прощального гудка, замирающего вдали -- картинка эта настолько ясна, так зрима, большего "реализма" в музыке я не встречал, что приходит на ум: Рахманинов тут сознательно эту картинку изобразил? И однако, подтверждений нет. Может быть, это моя навязчивая фантазия. Только один раз я поделился с братом. Он зашел ко мне, когда я слушал музыку, я не захотел выключать и поделился с ним этой своей фантазией. В ответ он обозвал меня, кажется, дураком. Впрочем, ему в тот момент было не до этого, да и в музыке он не понимал. Но я после этого никому больше об этом своем впечатлении не говорил. Не знаю, кто-нибудь воспринимает как я или нет. Вряд ли. Кстати, я слышал этот концерт только в двух исполнениях в записи -- за фортепиано были Рахманинов и Ашкенази. Но живьем -- никогда. Да сейчас его и не исполняют, кажется. От пианиста требуется огромная виртуозность и -- что может показаться странным -- страшная сила удара: он должен иногда перекрывать оркестр. А может быть, это требуется от дирижера -- чтобы оркестр "сделал вид", что еще звучит? Так или иначе, это произведение, похоже, больше не исполняетя у нас.

Вот, собственно, на пока и все. 24.02.2006

24.12.2007Нет, я был неправ. Этот концерт нередко исполняет Николай Луганский, который его очень любит, как и Рахманинова вообще. Надо бы посетить, пока есть такая возможность.

Интервью с Богом

   Однажды мне приснилось, что я беру интервью у Бога.    “Так ты хочешь взять у меня интервью?” - Бог спросил меня…    “Если у тебя есть время”, - сказал я…    Бог улыбнулся.    “Мое время это вечность. Какие вопросы ты хотел мне задать?”    “Что больше всего удивляет тебя в людях?”    И Бог ответил…    “Им наскучивает детство, они спешат повзрослеть, а потом мечтают опять стать детьми“.    “Они теряют здоровье, зарабатывая деньги… А потом теряют деньги, восстанавливая здоровье”.    “Они так много думают о будущем, что забывают настоящее настолько, что не живут ни в настоящем, ни в будущем”.    “Они живут так, как будто никогда не умрут, а умирают так, как будто никогда и не жили”.    Его рука взяла мою, и мы помолчали некоторое время…        И тогда я спросил:    “Как родитель, какие уроки жизни ты бы хотел, чтобы твои дети выучили?”        “Пусть знают, что невозможно заставить кого-то любить их. Все, что они могут сделать, это позволить себе быть любимыми”.    “Пусть знают, что нехорошо сравнивать себя с другими”.    “Пусть учатся прощать, практикуя прощение”.    “Пусть помнят, что ранить любимого человека можно всего лишь за несколько секунд, но чтобы залечить эти раны, могут потребоваться долгие годы”.    “Пусть поймут, что богат не тот, у кого больше, но тот, кто нуждается в меньшем”.    “Пусть знают, что есть люди, которые их очень любят, просто они еще не научились выражать свои чувства”.    “Пусть осознают, что два человека могут смотреть на одно и тоже… а видеть это по-разному…”    “Пусть знают, что простить друг друга недостаточно, надо также простить самих

себя.”        “Благодарю за твое время”, - сказал я робко. - “Есть еще что-то, что ты хотел бы передать своим детям?”        Бог улыбнулся и сказал:    “Пусть знают, что я здесь для них… всегда”.